Гордон Сандер - Зимняя война 1939-1940 гг

Вяйно Хаккила произнес еще одну речь во второй половине дня 10 декабря, на этот раз обращаясь к финской нации. Он призывал нацию к упорной борьбе и напоминал ей о «храбрости и военной эффективности», которую демонстрировали ее сыны, и благодарил сынов за это. «Мы, как представители финского народа, — провозгласил он, — благодарим наши оборонительные силы и верим, что каждый исполнит свой долг».

Герберт Эллистон, корреспондент, на тот момент из Финляндии уже уехал. Он провел в стране две недели. Это было недолгим периодом, но этого было достаточно, чтобы превратить его в неутомимого сторонника Финляндии. Он также завел большое количество друзей среди финнов. Одной из них была Риита Парккали, молодая жительница Хельсинки. Она была единственной финкой на борту шведского океанского лайнера «S.S. Drottnigholm». Парккали работала в финском посольстве в Вашингтоне, и помчалась обратно домой к жениху, семье и народу, когда над страной начали собираться тучи.

Трогательное письмо Парккали, к которому она приложила свою фотографию, Эллистон включил в свою книгу «Финляндия сражается!». Книгу Эллистон написал сразу же после возвращения в США, и она дает хорошее представление о духе финской нации во время войны.

Очевидно, Парккали получила пост в МИДе в Хельсинки и успела договориться о встрече с Эллистоном до его отбытия в Турку. Однако она задержалась из-за того, что ей нужно было помочь сестре вывозить детей из больницы, так что на встречу она опоздала. «Я прошу меня извинить за то, что пропустила встречу, — писала она, — но мне нужно было помочь сестре увезти ее детей.

Когда я добралась до МИДа, Вас там уже не было, и в отеле Вас тоже не было. У меня столько дел было после возвращения в Хельсинки. Теперь я вернулась — для свадьбы! Мой будущий муж в армии, как и все. Ему дадут двухдневный отпуск, а затем опять на фронт, встречать товарищей с той стороны границы. Они называют себя товарищами, так как они хотят помочь страдающему финскому народу!

Моим свадебным букетом будет милый противогаз, а свадебным маршем будет вой бомб. Дорогие заграничные товарищи! После свадьбы я пойду в Красный Крест и буду работать с моим мужем-врачом.

Эта война объединила наш народ, — написала эта страстная молодая женщина. — Раньше были партии и разные языки, а теперь мы все финны, сражающиеся за Финляндию».

В то время как мир следил с возрастающим удивлением за финскими победами над 139-й дивизией у Толваярви, в то время как таяли надежды на падение Финляндии и вступление Отто Куусинена в Президентский дворец в Хельсинки, самой последней надеждой финского правительства было закончить войну дипломатическим путем. Эта драма развернулась в холодных мраморных залах Дворца Мира, штаб-квартире Лиги Наций в Женеве.

В своем обращении в мировой суд, который до этого был не более чем сторонним наблюдателем на этой войне, Танпер хотел убить двух зайцев: представить всему миру дело Финляндии перед лицом русской агрессии, что ему удалось, и второе, пристыдить Кремль и вернуть его за стол переговоров, что ему не удалось. Вместо этого в конечном итоге единственным ощутимым результатом запроса в Лигу Наций было то, что стала ясна несостоятельность системы коллективной безопасности, которую на века гарантировала Лига.

Это было, тем не менее, интересное шоу. Многие из постоянных делегатов, прибывших в Женеву 9 декабря, созванные на чрезвычайную Ассамблею для рассмотрения просьбы Финляндии о помощи, могли вспомнить 1934 год, когда СССР, государство-изгой, был принят в эту мировую организацию. Все помнили советского комиссара иностранных дел, старомодного, профессионального дипломата Максима Литвинова, который занял пост русского делегата в Лиге Наций. Тот фаю; что Советский Союз выразил желание присоединиться к умирающему органу, считался важным. Может быть, слухи о смерти Лиги Наций были преждевременными.

«Мы стоим перед задачей предотвращения войны, — откровенно заявил Литвинов. При этом многие делегаты, считавшие на словах миролюбивого комиссара волком в овечьей шкуре, закатили глаза. — Мы также должны сказать себе, что любая война рано или поздно коснется всех стран, воюющих и невоюющих». Кремль сменил свою тактику.

Новый, постреволюционный Советский Союз не хотел проблем с соседями. Посмотреть хотя бы на Пакт о ненападении, который был подписан с капиталистической Финляндией в 1932 году. В 1934 году Пакт о ненападении был продлен на десять лет. Посттроцкистская Россия хотела мира и была готова объединиться с другими нефашистскими европейскими странами для защиты мира. От этого и энергичные, но в результате провалившиеся попытки Литвинова создать «мирный фронт» под предводительством России, Франции и Великобритании, чтобы остановить нацистскую Германию, которая только что поглотила Австрию и Чехословакию, чтобы помешать нацистам насаждать далее их Новый порядок.

Но это было тоща. Теперь положение дел изменилось. В декабре 1939 года, когда Москва и Германия являлись союзниками, новая европейская война шла уже четвертый месяц, а советско-финская «вспомогательная» война шла вторую неделю, единственной задачей Литвинова, лишенного поста, было посещать заседания Верховного Совета и молча кивать в знак согласия с его менее миролюбивым начальником, жаждущим жизненного пространства Вячеславом Молотовым.

Началось достаточно сильное возбуждение, когда все узнали, что представлять Финляндию в Женеве будет Рудольф Холсти, бывший глава финского МИДа, и что он официально обратился к секретарю Лиги, Иосифу Авеполу, с требованием созвать специальное заседание Ассамблеи и принять меры в связи с русской агрессией в рамках первоначального, уже почти забытого устава организации. С начала новой европейской войны, которую Лига должна была предотвратить, Лига Наций стала невидимой. Теперь, внезапно, Лигу созвали снова для решения политического дела драматического характера, как и в случае итальянской агрессии в Эфиопию в 1935 году, которую осудили все, включая Советы.