Маргарита Альбедиль - Индия: беспредельная мудрость

Таков идеал индийской мысли – внутренняя, духовная свобода. Как пишет М. Элиаде, заманчиво видеть в этом идеале «утверждение о необходимости выйти из полного жестокостей, бессмысленного существования мира, в котором человек ввергнут в непрерывную череду страданий и тревог. Ибо, освобождаясь сам, человек формирует духовное измерение свободы и „вводит" его в космос и жизнь – то есть в слепые, трагическим образом обусловленные сферы существования».

Мы часто стремимся поехать в дальние страны, побродить по неведомым дорогам, увидеть что-нибудь необычное, и едва ли нам приходит в голову, что прелюбопытнейший, зачастую совершенно незнакомый нам объект и уже потому в первую очередь достойный нашего интереса – это мы сами, а следовательно, нет маршрута более увлекательного, чем кружить по запутанным лабиринтам собственного сознания, заглядывать в глубокие недра подсознания и дальние закоулки памяти.

«Пребывать в своих собственных пределах», выражаясь словами одного индийского мудреца, помогает медитация, которая имеет много стадий и говорить о которой очень трудно: это невыразимые в словах состояния. Непрерывная медитация – это завершение пути духовного совершенствования, о котором шла речь в предыдущей главе, ведущего к мистическим высотам, когда практика, правила и ритуал остаются позади. Наставники нередко сравнивают медитацию со свободным парением в чистом прохладном воздухе. И если бы мы попросили кого-нибудь из парящих в этом запредельном пространстве поведать нам о своих чувствах, он смог бы выразить свои переживания словами лишь очень приблизительно. Вот как это сделал один из мастеров дзэн Сасаки: «Однажды я стер из головы все понятия, отбросил все желания, слова, которыми мыслил, и остался в покое. Я чувствовал легкое головокружение, как будто меня втаскивают куда-то… Вдруг – бац! – я вошел. Я потерял границы моего физического тела. Конечно, у меня была кожа, но я чувствовал, что стою в центре космоса. Я говорил, но мои слова потеряли свое значение. Я видел людей, которые приходили ко мне, но все они были одним и тем же человеком. Все были мною! Я никогда не знал этого мира. Я думал, что меня создали, но теперь приходится изменить свое мнение: я никогда не был создан; я был космос; никакого индивидуального господина Сасаки больше не было».

Сходное состояние пережил однажды Даниил Андреев в июле 1931 г.; он описал его в «Розе мира»: «Тихо дыша, откинувшись навзничь на охапку сена, я слышал, как Нерусса струится не позади, в нескольких шагах за мною, но как бы сквозь мою собственную душу. Это было первым необычайным. Торжественно и бесшумно в поток, струившийся сквозь меня, влилось все, что было на земле, и все, что могло быть на небе. В блаженстве, едва переносимом для человеческого сердца, я чувствовал так, будто стройные сферы, медлительно вращаясь, плыли во всемирном хороводе, но сквозь меня; и все, что я мог помыслить или вообразить, охватывалось ликующим единством… Все было во мне той ночью, и я был во всем».

Судя по этим примерам, можно сказать, что медитация – способ поэтического видения мира через непосредственный контакт с истинной сущностью вещей, взаимодействие с миром, которое происходит не через умозрение, а непосредственно, в слиянии с миром. «В медитации – великое блаженство», – говорил Дж. Кришнамурти, один из самых ярких современных индийских мыслителей.

Илл. 54. Практика медитации – самая суть индийского проникновения в жизнь

В Индии техника медитации была доведена до виртуозного совершенства. Вообще медитация – едва ли не самая характерная черта индийской духовности; она составляет самую ее сердцевину. Считается, что именно из Индии она распространилась по всему свету. Там она считается одним из наиболее верных средств для обретения высшего знания, что, как уже было сказано, провозглашается высшей целью всех религиозно-философских школ и направлений.

Здесь, пожалуй, во избежание недопонимания, будет уместным остановиться поподробнее на вопросе о том, какой же смысл мы обычно вкладываем в понятие «знание». В свое время английский философ и математик Бертран Рассел писал, что «знание является гораздо менее точным понятием, чем обычно думают, и более глубоко укоренено в невербальное поведение животных, чем было склонно считать большинство философов. Логически элементарные предположения, к которым приводит наш анализ, психологически являются завершением долгого ряда усовершенствований, который начался с привычных ожиданий у животных – таких, как ожидание, что предмет с определенным запахом будет пригоден в пищу. Таким образом, вопрос о том, „знаем" ли мы требования научного умозаключения, не так ясен, как это кажется. Ответ должен быть таким: в одном смысле – да, в другом смысле – нет; но в последнем случае мы вообще ничего не знаем, и „знание" в этом смысле – обманчивая мечта. Затруднения философов в значительной степени обусловлены тем, что они не желают пробуждаться от этого счастливого сна». Добавим: в счастливом сне пребывают не только философы.

Объясняя причины неточности понятия «знания», Б. Рассел указывает две из них: «Во-первых, значение слов всегда более или менее неточно вне логики и чистой математики; во-вторых, все то, что мы считаем знанием, в большей или меньшей степени неопределенно, и нет метода определения того, какая степень неопределенности необходима, чтобы мнение не было достойно называться „знанием", так же как и не существует способа выяснить, какая степень утраты волос делает человека лысым». И далее: «Несомненно, есть существенное различие между знанием, полученным путем восприятия, и знанием, полученным путем рассуждения; но это не говорит о различии в отношении того, что известно».

Слова Б. Рассела заставляют задуматься о природе знания, если мы хотим пробудиться «от этого счастливого сна», тем более, что мы не так уж редко сталкиваемся с ситуацией, когда какое-нибудь знание, еще вчера казавшееся нам достоверным и истинным, сегодня вызывает серьезные сомнения. Достаточно заглянуть в историю любой науки или в собственную прожитую жизнь, чтобы удивиться большому количеству примеров, убеждающих в этом. Так что совсем неслучайно лингвист и философ XX в. Н. Хомский писал: «В современную эпоху, прежде всего под продолжающимся влиянием идей Декарта, вопрос о знании снова становится центральным предметом исследования». В самом деле, одна из важнейших оппозиций европейской культуры нашего времени – «знание – человек».

А что же в Индии? Как мы выяснили, для индийских мудрецов истинное знание – одно из средств для освобождения от сансарной круговерти, и потому никакое знание не имеет ценности, если оно не ведет к освобождению и не помогает в конечном итоге разорвать обременяющие путы бесконечной цепи рождений и смертей. Таким образом, для индийского мышления та свобода, о которой шла речь в предыдущей главе, неотделима от знания, и человек, преодолевший ограничения профанного мира и обусловленного бытия, достигает иного уровня существования, а вместе с этим высшего знания и абсолютной свободы.