Михаил Кром - Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

Другим инструментом политики московского правительства, опробованным ранее в Новгороде, Твери, Пскове, был «вывод» — насильственное выселение местных землевладельцев (и других социальных групп) из покоренных областей [1147]. Теперь он был применен в Смоленске. Переселение, правда, имело место и в других западнорусских землях (Вязьме, Торопце и т. д.), но, как считает В. Б. Кобрин, там оно могло носить добровольный характер [1148]. Однако при скудости данных, которыми мы располагаем, трудно провести грань между добровольными и принудительными переселениями: мы видим результаты, методы же нам неизвестны. Как бы там ни было, в Смоленске, несомненно, имел место «вывод».

Как мы помним, в жалованной грамоте смолянам Василий III обещал им «розводу… никак не учинити», однако после раскрытия в городе заговора он отказался от своих обязательств. Начало «вывода» пришлось, видимо, на конец 1514-го — начало 1515 г.: «на зиме смольнян князь великий повел к Москве», — сообщает псковский летописец [1149]. Сведения об этом событии проникли и в белорусско-литовское летописание: летопись Рачинского рассказывает, как Василий III «смолнян всих вывел к Москве и там им именья подавал на Москве, а москвичом подавал именья у Смоленску» [1150]. О том же говорится в более поздней Евреиновской летописи — с той разницей, что вместо «смолнян всих» там фигурируют «бояре смоленские», а вместо «имений» — «поместья» [1151].

Можно предположить, что «выводов» из Смоленска в рассматриваемый период было несколько: один около 1514/15 г., а другой — десять лет спустя, причем во второй раз выселению наряду с боярами подверглись и смоленские купцы. Этот вывод основан на том, что свидетельства источников об этой акции концентрируются вокруг двух дат: 1514 г. и 1524 г. В феврале 1524 г. Григорию Загрязскому, отправленному с посольством в Литву, была дана специальная инструкция: что говорить, если спросят, «чего деля князь великий смолян на Москву привел?» Ответ давался уклончивый и ничего не объясняющий [1152], но для исследователя этот наказ интересен, во-первых, тем, что служит ориентиром для датировки «вывода» смольнян, а во-вторых, указывает на социальный состав выселенных лиц: «которым людем велел быти на Москву, и государь… тех пожаловал, дворы им на Москве и лавки велел подавати и поместьа им подавал» [1153], — речь, конечно, идет о купцах (мещанах) и служилых людях (боярах). Характерно также, что известия о смоленских беглецах-мещанах (приведенные нами выше), рассказ одного купца о выселении его семьи из Смоленска в Москву — вся эта информация отложилась в Метрике как раз под 1524–1526 гг. [1154]

Что касается бояр, то выселялся, вероятно, верхний слой, наиболее видные фамилии из оставшихся в городе: согласно спискам «литвы дворовой» Дворовой тетради, к 50-м гг. Пивовы оказались в Ярославле, Коптевы — в Можайске, Дудины — во Владимире, Плюсковы — в Медыни, Бобоедовы — в Юрьеве, Жабины — в Можайске и Медыни, а члены семейства Полтевых были разбросаны по нескольким городам (Ярославль, Владимир, Медынь) [1155]. Низший же слой смоленского боярства и провинциальный служилый люд (щитные, доспешные, панцирные слуги и т. п.), можно полагать, поначалу был оставлен на месте: еще и во второй половине XVI в. Вошкины, Ходневы, Коверзины, Шестаковы и пр., как уже говорилось, числились по Смоленску под именем «земцев». Впрочем, «перетряхивание» (по выражению В. П. Мальцева [1156]) служилого сословия продолжалось в Смоленске на протяжении всего XVI в.; в рамках нашей темы мы прослеживаем только начальную стадию этого процесса.

На первых порах в Смоленске соседствовали остававшиеся еще бояре и переведенные из московских городов дети боярские: этот момент зафиксирован в инструкциях, полученных смоленским наместником кн. Б. И. Горбатым по случаю встречи и проводов имперского посла С. Герберштейна, соответственно в апреле и ноябре 1517 г. Наказ наместнику требовал, «чтобы дети боярские нашего для дела все были у вас в городе» [1157]. Очевидно, подразумевалось, что дети боярские находятся в своих поместьях в уезде, по случаю же приезда посла им предписывалось собраться в город, причем их было там уже к тому времени немало: при въезде посла в Смоленск, по государеву приказу, дети боярские должны были присутствовать и на наместничьем дворе, и «в сенех», «да и на площади бы дети боярские были и в городе по улицам, чтоб людей много видети было» [1158], а на проводы посла велено было послать из Смоленска «детей боярских дворовых и городовых 200» (в том числе дворовых 30) [1159]. В то же время в городе оставались еще бояре: на приеме посла у наместника должны были присутствовать не только воеводы «и дети боярские добрые», но «и князи и бояре смоленские, которым пригоже» [1160]. Но это, насколько можно судить, было последним упоминанием «смоленских бояр» в московской документации: «выводы» 1524 г. и последующих лет ликвидировали этот слой служилых людей: во второй половине XVI в. о его былом существовании напоминали лишь земцы в составе смоленского гарнизона.

Итак, приходится констатировать, что опорой московских властей в новоприсоединенных западных областях служило не местное население, а размещенные в порубежных городах полки во главе с наместниками и воеводами и испомещенные там дети боярские из уездов Русского государства. Правда, была попытка и иного рода — предоставление жалованных грамот смолянам. Но, даже если это не было, как считает В. П. Мальцев, только «тактическим приемом, облегчившим взятие Смоленска» [1161], все равно этот шаг оказался лишь кратковременным экспериментом, после которого правительство вернулось к привычным методам, испытанным на других землях. И надо признать, что эти методы — массовое испомещение переселенцев из центральных уездов, принудительные «выводы» местных жителей — оказались достаточно эффективными, чтобы обеспечить сохранение за Московским государством обширных территорий, вошедших в его состав на рубеже XV–XVI вв.

Анализ положения городов Литовской Руси на рубеже XV–XVI вв. выявил существенные различия в степени развития городских общин, в объеме прав и привилегий, в мере относительной самостоятельности по отношению к местным и центральным властям. Однако нигде не удалось обнаружить недовольства своим пребыванием в Великом княжестве Литовском или стремления присоединиться по доброй воле к Русскому государству. Промосковские «партии» если и были в некоторых городах (в боярской среде), очень слабо себя проявляли, и решающую роль в судьбе города играли не они, а натиск московских войск.

Позиция городов в период русско-литовских войн, как мы старались показать, определялась их статусом и отражалась на ходе и характере этих войн. Раньше всего и с наименьшими усилиями Москве удалось присоединить пограничные удельные городки, слабо связанные с Литовским государством; тамошнее население относилось к переходу в московское подданство совершенно пассивно. Значительно позднее, только в 1500 г., и при усилившемся военном нажиме удалось овладеть небольшими господарскими городами — Брянском, Путивлем, Торопцом и др. Но серьезного сопротивления они не могли оказать. На новом этапе, с начала XVI в., резко возрастает военная активность Москвы, но в той же мере увеличивается и оказываемое ей противодействие, ибо теперь натиску московских войск противостояли крупные и средние города, давно и прочно вошедшие в политическую систему Великого княжества. В ходе затяжных войн, длившихся с перерывами всю первую треть XVI в., московским воеводам удалось овладеть — и то после четырех осад — лишь одним городом, Смоленском, а после 1514 г. все их попытки захватить Полоцк, Витебск, Мстиславль и другие города Великого княжества окончились безрезультатно.