Феликс Кандель - Земля под ногами. Из истории заселения и освоения Эрец Исраэль. 1918-1948(Книга вторая)

И. Алон, из книги воспоминаний "Отчий дом" (двадцатые годы двадцатого века): "В Кфар-Таворе в годы моего детства жили 35 крестьянских семейств. Большинство поселенцев были выходцами из Румынии, потом шли "бывшие русские", одна семья приехала из Йемена, одна - из Ирака. Жили с нами и "геры", перешедшие в иудаизм русские крестьяне. Моего отца. связывала с "герами" хорошая трудовая дружба".

Во дворе их дома стоял курятник на сотню птиц, коровник на 20 коров местной породы, конюшня с парой мулов, волами, кобылицей и ослом. Возле дома соорудили печь для выпечки хлеба, которую топили соломой; под навесом стояли плуги и бороны, в низкой постройке размещались жестяные баки для хранения зерна. В жилом доме были две большие комнаты: одна из них служила кухней, столовой и гостиной, другая - спальней. Большую часть года дети спали в шалаше на винограднике или на деревянном помосте возле дома. "Это было великолепно - лежать, прислушиваясь к голосам ночи, следя за ходом луны. А просыпались мы на рассвете от тихого прикосновения росистой зари..."

По всему дому - во всех его углах - стояли глиняные кувшины, которые заменяли теперешние холодильники. В жару вода в этих кувшинах была холодной, как лед, а овощи и фрукты - свежие, будто только что сорваны с ветки. В доме стояли корзинки, плетеные из тростника, в них хранили продукты, в них же носили еду на работу и в школу. Зимой, в период дождей, сеяли пшеницу и ячмень, весной - кукурузу, сорго, бобовые. Был у них виноградник, миндалевый сад, огород при доме, где выращивали лук, огурцы, редиску и петрушку. "Кто не видел нашего отца, - говорили сыновья Реувена Пайковича, - тот не видел крестьянина, по-настоящему любящего землю... Колос пшеницы он поглаживал пальцами, как какой-нибудь нежный цветок... Он не был на земле любителем; он любил землю всем сердцем, самозабвенно". И это любовь он передал своим детям.

И. Алон: "Мы работали тяжело и трудно, усталость наша была здоровой, короткий, глубокий сон освежал нас, мы поднимались на рассвете, вновь готовые к труду. С первым светом зари выходили на работу в поля, неся с собой еду для себя, корм для скота, воду в глиняных кувшинах... Рабочий день не заканчивался с закатом: дома нас ждали коровники, конюшни, птичьи дворы, ночная охрана виноградников и поселения. бесконечное патрулирование за стенами поселка. когда усталые глаза смыкаются сами собой, но их нельзя спускать с гумна или виноградника... Я знал наизусть и любил запахи моей родной деревни: запах дома и двора, запах животных, запах вспаханных полей, цветущего миндаля, цветов и трав. А сильнее всего - запах земли после первого дождя... До сих пор ощущаю во рту смутный, далекий, первобытный привкус детства - пьянящий аромат иссушенной земли, соединяющейся с влагой неба, с первым осенним дождем. Земля - чиста и добра; мы бросались на нее плашмя, брали в рот горсточку отяжелевшей от дождя земли, жевали ее... И это было вкусно!"

Поселение Кфар-Тавор расположено на пересечении путей в центре Нижней Галилеи. В те времена это были не дороги, а земляные тропинки; по ним ездили на лошадях, мулах, ослах или на телегах, запряженных волами, которые перекатывались по тропинкам с камня на камень. В сезон дождей поселение окружала глубокая непролазная грязь, и выбраться оттуда было очень трудно. "Одно из самых ранних моих воспоминаний - образ мамы в субботний вечер: семья собирается вокруг большого стола, горят свечи в серебряных подсвечниках, халы покрыты белой салфеткой, комната пахнет праздником. и над всем этим образ мамы. За ее гробом шли родственники, соседи, арабы. Прощаясь с ней, отец сказал: "Помню милость твоей молодости, когда ты пошла за мной в пустыню и разделила со мной трудную жизнь в деревне"."

Кфар-Тавор стоял особняком от других еврейских поселений, в окружении арабских деревень и шатров бедуинов. Отношения с соседями были нормальными, однако это не мешало им уводить скот еврейских поселенцев или совершать набеги на их поля и плантации. И. Алон: "Постоянная опасность наложила отпечаток на образ нашей жизни. Поселок окружала каменная стена с бойницами. Поселенцы выходили на работу с зарегистрированными охотничьими ружьями или с нелегально приобретенными револьверами".

2 ноября 1920 года жители Кфар-Тавора решили отпраздновать годовщину принятия Декларации Бальфура. Дома украсили зеленью и флагами; девушки надели белые платья с голубыми лентами, к белым рубашках юношей тоже прикрепили голубые ленты. Неожиданно кто-то закричал: "Стадо угнали!" Мужчины похватали ружья и кинулись вслед за грабителями, которые пришли из-за Иордана. Их догнали, отбили стадо, но при этом погиб поселенец, двое были тяжело ранены, - один из них Цви, старший брат И. Алона.

"На место схватки прискакал жандарм-черкес, и мой брат, уже раненый, попросил у него коня. Черкес отказал ему, и брату ничего не оставалось, как силой стащить жандарма на землю. Истекающий кровью, брат пустил коня в галоп, но по пути к аптеке - о больнице в то время никто и не мечтал - получил еще одну пулю в бок... А в поселении с замиранием сердца ждали вестей... Вдруг зацокали лошадиные подковы, и мой брат проскакал мимо дома. По его белой праздничной рубахе расползлись кровавые пятна. Повернув голову к маме, он прокричал на идиш: "Это ничего, мама!" Мама лишилась сознания. а Цви, проскакав три километра, потерял много крови. Несколько недель он пролежал в аптеке, а потом, когда опасность миновала, его перевезли домой".

На другой день после этого местные арабы решили прогарцевать через Кфар-Тавор с песнями, криками и стрельбой в воздух. Реувен Пайкович встал с оружием на окраине поселения и сказал им: "Вы знаете, что здесь случилось, знаете, что у нас есть убитый и раненые. Вчера вы не пришли к нам на помощь, а сегодня устраиваете тут балаган. Я не позволю вам пройти, а первый, кто попробует прорваться, получит пулю". Арабы кричали, что нет другой дороги; они злились: "Один еврей задерживает целое племя", но их шейх хорошо знал нрав человека, который встал на пути, а потому он сказал: "Поищем лучше другую дорогу".

И. Алон: "Я не раз спрашивал у отца, знает ли он, что такое страх. "Кто не знает страха, -отвечал отец, - тот, собственно говоря, идиот. Победить свой страх - в этом всё дело. Махмуд тоже боится. Вопрос в том, кто первым победит страх - ты или Махмуд"."

По окончании Первой мировой войны у европейских народов оказалось немало забот: исчезли старые государства, взамен них появились новые - не всегда к удовольствию соседних стран и народов; на Европу обрушились послевоенный экономический кризис, безработица, эпидемии, и потому проблемы далекой Палестины никого практически не интересовали. Газеты Европы и Америки редко обращались к этой теме, а то, что здесь происходило, журналисты окрестили словами "сионистский опыт".