Валентин Пикуль - Добрый скальпель Буяльского

Валентин ПИКУЛЬ

ДОБРЫЙ СКАЛЬПЕЛЬ БУЯЛЬСКОГО

Для начала раскрываю том истории Царскосельского Лицея, выпущенный в 1861 году... Читаю: "Извлечение из тазовой полости инородного тела, воткнувшегося снаружи через овальную дыру, сделанное профессором анатомии статским советником Буяльским".

Не будем придираться к огрехам языка прошлого...

Случилось это в 1833 году; занятия в Лицее кончились, и мальчики резвились. При этом один из них подшутил над другим "самым неразумным и безжалостным" образом. Когда двенадцатилетний Алеша Воейков садился на скамью, он "подставил ему стоймя палочку из слоновой кости"; палочка, длиною с указку, переломилась, и "когда сей несчастный ребенок от сильной боли соскочил", то при сокращении седалищных мышц палочка сама по себе вошла в глубь его тела, словно шпага, разрывая внутренние ткани ребенка... Глупая забава грозила смертельным исходом.

Директор лицея, генерал Гольтгойер, был испуган:

- Что скажет государь, если узнает? Мы же ведь не в диком лесу живем, а в самой резиденции его величества.. О боже!

Алеша Воейков кричал от нестерпимой боли.

- Терпи, - говорил ему генерал. - Сам виноват - Чем же я виноват? - плакал мальчик.

- Надо было смотреть, куда садишься..

Но скрыть происшедшее было нельзя, и только на следующий день решили позвать царского лейб-хирурга Арендта. Когда он пришел в лазарет, Алеша Воейков уже не мог согнуть ногу.

- Где больнее всего? - спрашивал Арендт.

- Везде больно, - отвечал лицеист... Арендт говорил при этом уклончиво:

- Положение слишком серьезно. Тут нужен консилиум... Пришли из царского дворца другие врачи, крутили Воейкова так и сяк, пытались прощупать палочку в его теле, но им это не удавалось. Гольтгойер твердил лишь одно:

- Что скажет государь, если узнает об этом? Это же конец всему... Господа, да придумайте же наконец что-нибудь!

На третий день хирурги сообща нашли выход:

- Посылайте карету за Ильей Буяльским... Буяльский прибыл. Лейб-хирурги, боясь ответственности, уклонились от ассистирования ему при сложной операции.

- Генерал, - сказал Буяльский директору Лицея, - в таком случае прошу подержать мальчика лично вас...

Проклятая указка не прощупывалась ни там, где она вошла в тело, ни там, где бы она должна торчать своим концом.

- А если оставить так, как есть, - наивно предложил Гольтгойер, сам измучившись. - Ведь живут же солдаты с пулями в теле.

- Э-э, генерал! Нашли что сравнивать.., пулю с указкой!

Тонкий серебряный щуп погрузился в тело ребенка. Буяльскому никак не удавалось прощупать обломленный кончик указки. Прошло уже более двадцати минут, а среди обнаженных скальпелем мускулов все еще не было видно палочки... Наконец он ее нащупал.

- Вот она! Уже пронзила поясничный мускул... Обхватив ее конец щипцами, Буяльский (человек большой физической силы) извлек "инородное тело" на тридцать четвертой минуте после начала операции.

- Теперь согни ногу, - сказал он. - Гнется?

- Ага, - обрадовался Алеша Воейков.

- Жить будешь долго, - попрощался с ним Буяльский. - Но генерал прав: прежде, чем садиться, посмотри, куда садишься...

***

Эта опасная по тем временам операция вошла в историю русской хирургии, а путь в науку был для Буяльского совсем нелегким.

Столичную медицину представляли в основном немцы, Это было нечто вроде замкнутой корпорации, в которую посторонние не допускались. "Пока я буду медицинским инспектором, - говорил лейб-медик Рюль, - ни один русский врач не получит практики в учреждениях столицы!" Но среди этих пришлых "светил" попадались и честные натуры, вроде нарвского уроженца Ивана Федоровича Буша; он и приметил Буяльского, когда тот еще учился на третьем курсе Медицинской академии.

- А ты хорошо рисуешь, - сказал ему Буш.

- Ранее мечтал быть художником или архитектором.

- Молодец, - похвалил его Буш. - Между художеством карандаша и движением скальпеля есть много общего. Как это ни странно, но хирургия и живопись соприкасаются: их роднит знание анатомии.

Буяльский стал посещать клинику Буша, который так привык к своему ученику, что вскоре доверил ему ведение операций.

- Только не бери примера с хирургов, хвастающих, что успевают разрезать и зашить человека, пока не искурилась их сигара.

- Паче того, Иван Федорович, - отвечал Буяльский, - пепел сигары иногда падает в рассеченную скальпелем полость...

Завершилась война с Наполеоном, столичные госпитали были переполнены инвалидами, молодой ординатор Буяльский в 1815 году имел около четырехсот больных солдат, которых следовало поставить на ноги... Как-то в клинику поступил старик по фамилии Цалабан, крайне раздражительный, настаивающий, чтобы его оперировал непременно сам профессор Буш.

- Это уже развалина, - говорил про него Буш. Но "развалина" оказалась настырной:

- Режь меня.., не бойся.., сто рублев дам! Буш, оперируя, нечаянно поранил множество артерий. Кровотечение было так велико и так стремительно, что грозило смертью, и Цалабан впал в глубокий обморок... По причине крайней близорукости Буш близко наклонялся к ране, и кровь, словно из шприца, брызгала ему в лицо Профессор отбросил скальпель:

- Проклинаю себя за то, что взялся за этого старика. Илья, скорей накладывай лигатуры... Делай сам, как знаешь!

Буяльский наложил на вены зажимы и спас человека.

- Хорошо, - сказал Буш. - Тяни его из могилы дальше...

Буяльский выходил Цалабана, который, оправясь, стал совать в руку Буша 100 рублей. Буш передал их Буяльскому:

- Илья, вот твой гонорар... Держи! А ты, - сказал он Цалабану, - благодари не меня, а этого молодого человека: не будь Буяльского, и ты бы давно зажмурился...

В это время жители Петербурга много страдали от аневризмов - закупорки сосудов. Современник пишет: "Лигатуры больших артерий считались тогда самыми важными операциями, и кто сделал одну из подобных - тот прославлялся на всю жизнь, будь он даже самый посредственный хирург". Когда на поврежденную вену накладывали лигатуру, в анатомический театр собиралась масса зрителей, на почетных местах восседали генералы от медицины. В 1820 году как раз готовилось такое торжество: оператор А. Гибс обещал наложить лигатуру на ключичную артерию больного, а знаменитый Арендт вызвался быть ему ассистентом. Предварительно они оба как следует натренировались на трупах и были уверены в успехе операции. Собрались видные врачи Петербурга, пришел толстый и важный англичанин Якоб Лейтон, главный врач российского флота. Все расселись, предвкушая удивительное зрелище...

Гибс начал операцию. До артерии так и не добрался, а кровь уже заливала пол, и Гибс выглядел растерянным.

- Как быть? Идти мне с ножом еще глубже?