Борис Григорьев - Повседневная жизнь российских жандармов

Учебу на курсах завершали выпускной экзамен, приказ о зачислении в Отдельный корпус жандармов и процедура распределения. Никакой дополнительной присяги от выпускников не требовалось. Штаб составлял списки вакансий по губернским жандармским управлениям (ГЖУ), жандармско-полицейским управлениям железных дорог (ЖПУ) и в охранные отделения (ОО) и предлагал лучшим выпускникам самим выбрать место службы, после чего воодушевленные и счастливые жандармы, в синих мундирах с белыми аксельбантами, разъезжались по городам и весям необъятной империи. Большинству выпускников служба в охранке не нравилась, поэтому в первую очередь разбирались вакансии в ЖПУ, где служба была намного спокойней, а потом уж в ГЖУ. В охранку шли «идейные борцы» против революции.

На распределении и выяснялось, какими соображениями руководствовался тот или иной офицер, поступая в Отдельный корпус жандармов. Из 60 выпускников, кончивших курс вместе с Мартыновым, на работу в охранные отделения пожелали идти всего трое. Но и тут Мартынову, мечтавшему поработать в Московском охранном отделении под Зубатовым, не повезло — во всем оказался виноват «мрачный мерзавец» Чернявский. Мартынов был уже уверен, что вакансия в Москву окажется никем не востребованной, так оно и получилось, но когда он вошел в приемную штаба корпуса, полковник Чернявский мрачно и холодно спросил его:

«Желаете ли взять вакансию на должность адъютанта Санкт-Петербургского губернского управления?» Служба в столице считалась во всех отношениях престижной — быть на виду у начальства и получать столичную надбавку к жалованью в размере 25 рублей (наградные на рождественского гуся). Но лучше всего охранное дело было поставлено тогда у Зубатова, поэтому Мартынов начал было объяснять полковнику, что хотел бы взять вакансию в Московскую охранку. Чернявский, не дав ему до конца высказаться, снова, уже с угрозой в голосе, задал свой вопрос. Смущенный Мартынов снова стал объясняться, что хотел бы получить практику охранного дела, что он — коренной москвич и тому подобное, но Чернявский опять прервал его и сказал: «Идите объясняться к помощнику начштаба!»

Помначштаба Капров был таким же «биндюжником среди жандармов», что и картежник Чернявский, и объяснение с ним не предвещало ничего хорошего. Только мрачное настроение Капрова объяснялось геморроидальными коликами. Капров встретил строптивого выпускника злобным раздражительным взглядом:

— Вы что же это, поручик, хотите начинать службу в Отдельном корпусе жандармов с прямого неподчинения начальству? От этого добра не ждите! Вам предлагают одну из лучших вакансий, а вы отказываетесь от нее. Как же вы намерены служить в корпусе? Мартынов открыл рот, чтобы привести свои доводы, но Капров опять загремел на мрачных угрожающих нотах:

— Отвечайте: желаете ли вы взять вакансию в Санкт-Петербургское губернское управление?

И тут Мартынов понял, что возражать было бесполезно. Он заявил о своем согласии, развернулся по-военному и… поехал на Тверскую улицу принимать вакансию в Петербургском губернском жандармском управлении. Мы еще встретимся с Мартыновым на первом месте его работы, а пока…

…Пока последуем за другим, более счастливым выпускником 1899 года, ротмистром А. И. Спиридовичем, одетым в синий мундир с белыми аксельбантами, которого в ясный январский день 1900 года московский «ванька» катит представляться по месту службы.

Предоставим ему слово:

«.. Еду в Гнездниковский переулок являться в охранное отделение. Двухэтажное здание зеленоватого цвета окнами на переулок. Вхожу в небольшую правую дверь. Темный вход, довольно большая полунизкая передняя, из которой несколько маленьких дверей в крошечные приемные. В дальнем правом углу странная витая лестница наверх. Из того же угла теряется в темноте узкий коридорчик.

Некто в штатском спрашивает меня, что мне угодно, и, узнав, что я новый офицер и приехал на службу, схватился снимать пальто и, попросив подождать, полетел по витой лестнице. Вошел полицейский надзиратель и любезно раскланялся. Постояв немного, он заглянул в каждую дверь и плотно прикрыл их — очевидно, дежурный. Из темного коридорчика появился служитель с огромным подносом, полным стаканов чая, и осторожно стал подниматься по винтовой лестнице.

Вскоре скатившийся с нее докладчик попросил меня следовать за ним. Поднимаюсь: чистый широкий коридор. Прохожу большую светлую комнату; много столов, за ними — чиновники — пишут; стучат машинки; груды дел. Дальше — небольшая комнатка, полная дуг с листками, что похоже на адресный стол. Проходим через маленькую темную переднюю и входим в небольшой, в два окна, кабинет. Американский стол-конторка, диван, несколько стульев.

Навстречу поднимается упитанный, среднего роста штатский, полное здоровое румяное лицо, бородка, усики, длинные русые волосы назад, голубые спокойные глаза. Представляюсь. Он отвечает:

— Медников, старший чиновник для поручений, — и с улыбкой просит садиться. — А мы вас ждем, очень рад-с, скоро придет и начальник.

…Обмениваемся ничего не значащими фразами о погоде и морозе. Смотрю на портреты на стене. Один из них женский, как узнал потом, революционерки Курпатовской, на другом же красивый мужчина. Увидев, что смотрю на него, Медников говорит: „Это Судейкин“.

…Немного спустя Медников стучит в дверь, что в углу комнаты, и приглашает меня жестом за собой. Вхожу в большой, нарядный, не казенный кабинет. На стене прелестный, тоже не казенный, царский портрет. Посреди комнаты среднего роста человек в очках, бесцветный, волосы назад, усы, борода, типичный интеллигент, это — знаменитый Зубатов.

Представляюсь, называя его „господин начальник“. Он принимает мой рапорт стоя, по-военному опустив руки, и, дав договорить, здоровается и предлагает папиросу. Отказываюсь, говорю, что не курю. Удивляется:

— Может быть, и не пьете?

— И не пью.

Начальник смеется и, обращаясь к Медникову, говорит:

— Евстратий, и не пьет!

…Спросил, женат ли я, как думаю устроиться и, предложив еще несколько вопросов, Зубатов сказал, чтобы я шел являться обер-полицмейстеру, и мы распрощались… Сделав затем несколько визитов, я вернулся в отделение, где перезнакомился со служащими. Помощником начальника был жандармский подполковник Сазонов, которому Зубатов и передал меня для выучки. Были в отделении еще два жандармских офицера — Петерсен и Герарди, но они находились в командировках… В отдельном кабинете сидел сумрачный в очках блондин, бывший когда-то революционером, Л. П. Меньщиков. В комнате рядом сидели делопроизводитель, от которого всегда отдавало „букетом“, и чиновник для поручений А. И. Войлошников, симпатичный, приветливый, хороший человек…