Михаил Богословский - Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

10 октября. Четверг. Великолепная ясная погода. Целый день на воздухе. Хочу изолироваться от газет, но не удается: их читают вслух, и все же невольно прислушиваешься. Читал Буасье, лежа на балконе.

11 октября. Пятница. Радостный день: получил 4 письма: 2 от Л[изы], одно от Мини и одно от С. К. Богоявленского с описанием заседания в ОИДР, пропустить которое мне так было жаль.

12 октября. Суббота. Стали топить в санатории, но очень немного.

13 октября. Воскресенье. Бархатный звучный колокол разбудил меня в 7-м часу. Был у заутрени и затем у обедни. Заутреня в полутемном храме; едва мерцают свечи и лампады. Совсем нет народа. За обедней, наоборот, много народа и поет хор. Дождь, туман, тоскливо.

14 октября. Понедельник. Опять дождь и туман, тяжелый, нависший. И на душе как-то тяжело. Точно крест на всем поставлен. Не знаю, продолжать ли эти однообразные унылые санаторные записи или бросить. То, что хотелось бы написать, не напишешь, а то, что записываешь – однообразно. Грустно было по своим. Неужели мне уже надоел отдых?

15 октября. Вторник. Туман продолжается. Весь день – полутьма. Гулял, читал Буасье. Письмо от Л [изы] и повестка в Ученый совет на обсуждение вопроса об учреждении Исторического института. Дело очень желательное и полезное, и надо пожелать в этом успеха Д. Б. Рязанову4.

16 октября. Среда. Морозный, а после обеда ясный день. Много гулял и много читал Буасье. Вечером в зале читали Чехова. Слушал с большим наслаждением.

17октября. Четверг. День, как и предыдущий. Мороз. Читал П-й том Буасье. Вечером опять читали Чехова.

18 октября. Пятница. Морозный мрачный день. Сильный северный ветер. За недостатком керосина перестала действовать машина, обслуживающая электричество, водопровод и отопление. С обеда прекратилась вода. Об отоплении и думать нечего. Вечером не зажигалось электричество. Мы ужинали в громадной зале при одной свечке, поставленной на стул, помещенный на столе. После ужина сидели в темноте и слушали пение одной из больных, очень недурно исполнявшей русские романсы. Ко всем бедам отнеслись философски. Никто не впадал в уныние и не капризничал.

19 октября. Суббота. Темнота и отсутствие воды, умывался снегом.

20 октября. Воскресенье. Встал рано по звону колокола и вышел, когда ворота еще были заперты, так что пришлось тревожить сторожа. Был у заутрени и обедни. Когда вернулся, одна из дам встретила меня с известием, что мне пришли два письма, и действительно, это были письма от Л [изы] и Мини, очень меня обрадовавшие, т. к. давно я от них ничего не получал. Не успел я прочесть их, как Е. Ф. Корнеева, войдя в столовую, объявила мне, что приехала Л [иза]. Это было совершенно неожиданное появление. Я был очень рад, кормил ее, делясь своим обедом и ужином. Гуляли с нею. Вечером сидели у камина в темной зале, греясь уютным огнем. Был также и доктор Ф. А. Гриневский, с которым беседовали.

21 октября. Понедельник. В 3 ч. вышли с Л[изой] пешком в Щелково, чтобы ехать в Москву. Поезд двигался за недостатком топлива крайне медленно. Мы ехали вместе с Гриневским и вели интересный разговор об Университете и прежних профессорах. В Москву прибыли в 9 ч. вместо 71/2, заходили к Наде [Фишер]. Домой пришли уже в 12-м часу. Миня еще не спал, ожидая нас.

22 октября. Вторник. В Москве. Жизнь сосредоточилась в комнате Мини, нагреваемой маленькой железной печкой, на которой готовят кушанья. В этой комнате бывает от 6 до 10°. В остальных, где 5°, где 3°, а в зале 0°. Тяжко. Был в Архиве и Румянцевском музее. Остальное время дома. У нас Богоявленские по случаю именин Л[изы]. Заходили также Д. Н. Егоров и О. О. Карпович. За самоваром в комнате уютно и тепло.

23 октября. Среда. Пробыл в Москве. Заходил в Университет. Видел Веру [Карцеву] у нас и навестил их. Жалобы на холод. Москва – мерзнет.

24 октября. Четверг. Встал в 51/2 час. утра. Вышел из дому в 6 ч. 20\', было еще совсем темно, и напрасно вышел так рано, т. к. поезд отправился с опозданием на 1/2 ч. и шел крайне медленно и с большими остановками. В Щелково прибыли вместо 10 ч. в 11. Дорогу в Гребнево прошел пешком, любуюсь зимними видами.

25 октября. Пятница. Мирная санаторская жизнь с интересами отрезанного от мира острова. Падает обильный снег.

26 октября. Суббота. Ясный, морозный день. Зима. Читал Буасье.

27октября. Воскресенье. Встал очень рано. Был у заутрени и обедни. Письма домой. Вечером прогулка с Е. Ф. Корнеевой. Были в двух избах. Много денег, но та же грязь и отсутствие самых элементарных гигиенических условий.

28 октября. Понедельник. Зима. Тихая морозная прелестная погода. Только в Москве мерзнуть приходится, и эта мысль не дает покоя. Кончил книгу Буасье. По ассоциации мне очень ясно вспоминались занятия классическими языками в гимназии и вообще наша 5-я гимназия. Вот действительно была трудовая школа. Вечером ходил за молоком версты за 3 в деревню Камшиловку. Купил крынку – стаканов 6 за 150 руб. Долго сидел в избе дожидаясь. Крестьяне теперь обладатели сотен тысяч (корова – 40 тыс., лошадь – 60 тыс., и все в таком же роде), а грязь, убожество и некультурность прежние.

29 октября. Вторник. Дивная тихая зимняя погода. Много гулял; читал Тэна «Histfoire] de la litterature anglaise» т. IV5. Вечером мы опять сидим без освещения и без воды.

30 октября. Среда. Вьюга, нельзя было выходить ни утром, ни днем. Читал Тэна. Вечером визит к диакону с девицами Е. Ф. Корнеевой и ее подругой. В уютном теплом домике сохранился быт доброго старого времени. Мы были приняты радушно и угощены кофе (чаю теперь нигде нет), пирогами и конфетами. К сожалению, самого хозяина не было; беседовали с диаконицей.

31 октября. Четверг. Дивная зимняя погода: -6°. Тихотихо, так что на далекое расстояние слышны голоса в деревнях. Много гулял, любуясь зимним пейзажем: темно-зеленые, почти черные ели, опушенные выпавшим вчера снегом. Белый покров снега, серые разных оттенков, клубятся облака. Что-то печальное, траурное в этом соединении белого савана снега и черной каймы леса на горизонте, но все же дивно хорошо. Читал Тэна о Попе.

1 ноября. Пятница. Такая же отличная погода. Опять много гулял по тем же местам. Эти записи я веду кое-как на тумбочке, стоящей у постели, и потому записываю кое-как и далеко не все, что бы хотелось занести.

2 ноября. Суббота. Сильнейший ветер при -10°. Выходил только рано утром до кофе. Брал затем ванну и сидел дома, читая Тэна. Очень беспокоит отсутствие писем из Москвы. Почта, очевидно, так же расстроена, как поезда и трамваи. Вчера я получил от Мини письмо его № 3, от субботы 25 октября, №№ 1 и 2 не получены, от Л [изы] ни одного письма. Без марок – но большая часть писем пропадает.

3 ноября. Воскресенье. Я встал в 61/2 ч. утра с ударами колокола к заутрене в соседней церкви и вышел, когда было еще совсем темно. Светил рог луны, сияла утренняя звезда, видны были и другие звезды. Но на востоке уже светлела полоска, возвещавшая восход солнца. В церкви темно, только мерцание немногих лампад и свечей. Какая дивная поэзия в этом предрассветном богослужении и в этом возгласе «Слава Тебе, показавшему нам свет», когда действительно свет показывается. Высокие сущности, вечные и незыблемые, человечество облекает в различные, меняющиеся, но всегда поэтические формы. Это и есть поэзия религии. В поэзии нашей религии меня привлекает ее красота и ее древность. Последняя связует поколения. То, что мы теперь видим и слышим в храме, видели и слышали наши предки XVII, XVI и еще более далекие предки.