Михаил Богословский - Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

27 декабря. Воскресенье. День за работой в тишине семьи. В противоположность вчерашнему – сегодня у нас никого. Сделали последнюю прогулку с Миней по Пречистенке и Поварской. Л[иза] чувствовала себя слабой. Вечер за Поссельтом. На фронте наступление, но именно только южное.

28 декабря. Понедельник. Утром после прогулки работал над Петром. 1-й Азовский поход двигается и доведен до 29 июня 1695 г. После завтрака был у Богословских с поздравлением по случаю дня рождения М-me199. Вернувшись, читал Поссельта в тишине, т. к. Л[иза] с Миней были на елке в [очаге]200. Вечером у меня П. И. Беляев, Д. Н. Егоров, Яковлев и Готье. П. И. Беляев любит специальные разговоры по вопросам русской истории и русского права, его занимающим. Мне тоже интересно поговорить с ним о Русской правде и о крестьянском праве. Но нашу ученую публику трудно занять чем-нибудь кроме сплетен, пустых и глупых, и у нас с П. И. [Беляевым] долгое время был только диалог, на который прочие не обращали внимания. Только за чаем одно время разговор о новейших работах по феодализму сделался общим. Жалею, что не мог быть по болезни С. Б. Веселовский. У него научные интересы живее.

29 декабря. Вторник. Проснулся с пренеприятным ощущением давления и тяжести на сердце, подумал, что барометр упал, и оказалось верно: барометр упал так, что стрелка опустилась левее «бури». Весь день был от этой тягости сам не свой. В газетах прочел печальные известия: о гибели броненосца «Эдуард VII»201, – хорошо, что экипаж спасен, об эвакуации Галлиполийского полуострова202. Работа шла не особенно успешно. Во время прогулки был свидетелем ужасной сцены. Когда я, возвращаясь по Тверскому бульвару, шел от памятника Пушкину по направлению к Никитским воротам, по проезду бульвара пронеслись сани без седоков, запряженные в одну лошадь. Лошадь, должно быть, чего-нибудь испугалась и бешено мчала с невероятной быстротой. Кучер, совершенно растерявшийся, не владел уже ею и только кричал встречным: «Легче, легче!». Затем послышались еще какие-то крики и чем-то сильный удар. Все это совершилось в один момент, некоторые из публики, шедшие по бульвару, бросились бежать к дому градоначальника. Я тоже поспешил туда. Оказалось, что лошадь попала под встречный трамвай и была задавлена, кучеру разбило голову, а другие говорили, что его убило. Я, следовательно, видел, как человек несся на смерть, видел его за минуту до ужасной смерти. Тяжко. Весь вечер ничего не мог делать.

30 декабря. Среда. Не выходила из головы мысль о вчерашнем происшествии. В газетах о нем ничего пока нет. Осаду Азова продвинул мало. Гордон быстрее продвигал свои траншеи, чем я изучение его деяний под Азовом. Визит после завтрака к О. И. Летник по поводу переданного ею мне проекта программы для ее предполагаемого магистерского экзамена. Программа, по ее словам, составлена ею с А. А. Кизеветтером, но выражает явное стремление пройти коротенькими узенькими переулками к тому, к чему другие идут широкою дорогой. Хотя я и глубоко убежден, что из всей этой затеи ничего не выйдет, так как в 40 с лишком лет приниматься за экзамен на магистра поздно; но все же против характера программы протестовал, чем и вызвал большое и запальчивое недовольство с ее стороны. Для нее все эти экзамены – один из приемов кокетства и ничего более. От О. И. [Летник] я проехал на Земляной вал к Маргарите Викторовне Флинт, владелице Шашкова, вручить ей задаток за дачу на 1916-й год, ту же, на которой мы жили в нынешнем году. Это дочка B. Н. Пастухова и внучка знаменитого издателя «Московского листка» Н. И. Пастухова203. Не от предков ли и в глазках ее какой-то алчный к наживе огонек? От нее вернулся домой пешком по линии бульваров. Вечер за «Записками» C. М. Соловьева.

31 декабря. Четверг. Чувствую себя неважно. Видимо – переутомление. Надо бы отдохнуть денька три на свежем воздухе, вдали от книг. Утром я опять осаждал Азов, следя за осадой день за днем и как бы переживая ее. Вечером встречали с Миней новый год. Об этой встрече он целый день говорил, она заключалась в том, что, заснув в 10-м часу, он проснулся в 11-м, оделся, мы откупорили бутылку грушевой воды Ланина204 и выпили ее за столом, поставленным в детской возле елки. Затем он опять разделся и заснул крепким сном беззаботного детства. Я также не мог дождаться нового года и лег спать в 12-м часу. Итак, прощай 1915.

1 января 1916 г. [27] Пятница. Я пишу цифру нового года и ошибаюсь: вместо 1916 рука написала 1695 – год Азовской осады. Это и показывает, где витают мои мысли. Впрочем, начал также подготовлять и книгу Флоровского1 для диспута. На прогулке после завтрака встретил на Никитском бульваре С. А. Котляревского, с которым разговор о Забелине. Вечером у нас Холи и С. К. Богоявленский. Читали речь Гучкова, обращенную весьма нагло и бестактно «ко всей русской армии»2. Ко всей армии со словом может обращаться в России один только человек – государь, ее верховный вождь.

2 января 1916. Суббота. Печальные вести из Черногории. Австрийцы захватили гору Ловчен, господствующую над всей Черногорией, и тем самым завладели всем этим маленьким государством3. Жаль. Вечером у Алексея Павловича [Басистова], где были В. А. Михайловский, Холь и С. К. Богоявленский. Собираемся так уже 5-й или 6-й раз. Придя домой увидел у себя на столе письмо Елагина о присылке 100 экземпляров 2-го издания 2-ой части учебника4 и копию с рецензии Сивкова из «Детского воспитания»5.

3 января. Воскресенье. Довольно сильная вьюга. За последнее время по поводу нового года сначала по новому, а затем по старому стилю, приходилось читать много речей и телеграмм союзных государей, министров, военных людей и т. д. Все они звучат очень бодро и говорят о победе в уверенном тоне. Однако – весь Балканский полуостров в руках немцев; им принадлежит Сербия, Черногория, Болгария и Турция. Стали ходить прямые поезда Берлин – Константинополь. Но не будем унывать.

Был у нас за чаем Д. Н. Егоров по некоторым делам Исторического общества (будущего) – с тем, чтобы устроить первое заседание большим, открытым и публичным, и с тем, чтобы я на нем выступил с докладом о Петре. Ему хочется, как я заметил, выступить также и самому с докладом о своей книге. Я отказался, и, по-моему, лучше возобновить деятельность общества с обыкновенных заседаний.

Обедали мы у Шестаковых в очень большом обществе, согреваемые обычным радушием и гостеприимством Сергея Сергеевича [Шестакова]. Можно было отдохнуть душой.

4 января. Понедельник. Утро за работой над Гордоном. Затем книга Флоровского. Принесли мне гонорар от Сытина за второе издание учебника для V класса – 1 625 рублей.

5 января. Вторник. Ночь спал очень плохо; опять неспокойное состояние сердца – сильный ветер. Однако такого реагирования на падение барометра у меня давно уже не было. Ясно, что сказывается переутомление. Ограничился небольшим количеством работы и предпринял большую прогулку. Часов в 7 пришел А. П. Басистов, с которым беседовали о значении философии. В это время позвонил по телефону Егоров и звал к себе: он тоже жалуется на переутомление и на ощущение тоски. Это нашло во мне живой отклик, я отправился к нему: А. П. [Басистов] все равно уходил к Леденцовым. У Егорова был С. К. Богоявленский, и мы провели вечер в задушевной беседе. Был у меня утром Н. В. Лысогорский, который был также и вчера. Он приходил с просьбой представить его книгу «Единоверие на Дону»6 на премию митрополита Макария в Академии7. Сегодня он принес самую книгу. Он жаловался на материальное положение, и, действительно, он давно уже на службе, скоро и доктор – а все еще доцент, получающий 1 200 руб., что по-теперешнему не более 600 рублей прежнего.