Михаил Богословский - Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея

5 января. Четверг. Биография. После завтрака заходил к нам Алексей Павлович [Басистов]. И он также политически рвет и мечет, негодует и т. д. Редко когда было такое общее единодушное негодование и недовольство, как в наши тяжелые дни. Конечно, тут имеют значение и нервные системы, расстроенные двумя с половиной годами войны и всяческими кризисами и недостатками. В «Русском слове» я сегодня прочел, что в. кн. Николай Михайлович «покинул» Петроград и выехал в свое имение в Херсонской губернии «на продолжительный срок». Это похоже на недобровольное удаление!6 Город Тверь оказался без хлеба – вот это обстоятельство, если то же случится и в других городах, пожалуй, всего опаснее. Читал Верховского и недоумеваю, почему Гидулянов так резко отзывался об этой книге.

6 января. Пятница. День как обычно. Утро над биографией. Затем книга Верховского. Вечером были с Л[изой] у Богословских. Известие об отсрочке Думы и Совета7. Этим только откладывается, но не устраняется конфликт. В месяц не успеют ничего сделать, чтобы приобрести сочувствие. Ну, все же, может быть, будет спокойнее; по крайней мере не будет этого истерического крика с думской кафедры.

7 января. Суббота. Хотя уже время приниматься за рецензию на книгу Гневушева, все же я не могу оторваться от работы над биографией Петра и сегодня читал описание въезда в Кенигсберг, составленное церемониймейстером Фридриха III Бессером8. Известие от Елагина о необходимости нового издания первых двух частей учебника. Был у нашей дачной хозяйки М. В. Флинт вручить ей задаток. Вечером читал Мине главу из «Мертвых душ» о Собакевиче. Читал Верховского.

8 января. Воскресенье. В газетах прекрасно написанный рескрипт на имя председателя Совета министров князя Н. Д. Голицына о направлении деятельности правительства: продовольствие, железнодорожное строительство и устроение, прямое отношение к законодательным учреждениям, содействие правительству земств – вот программа, развертываемая рескриптом9. Как будто положение начинает проясняться и сгустившиеся тучи расходятся. Утром я был на картинной выставке союза на Покровском бульваре. Кроме нескольких картин Жуковского и Средина, изображающих комнаты дворцов и помещичьих домов действительно мастерски10, ничего мне у этих художников не понравилось. Кричащая яркость красок, мазня и плохой рисунок – вот их отличие. Краски и только краски, красочные яркие пятна, в этом, по-видимому, и заключается смысл их картин. Я всецело на стороне старых передвижников с их, может быть, и литературными, но верными картинами. Оттуда домой пешком по линии бульваров. Весь день затем дома за книгой Верховского. Чтение прервал только оставленный при Университете Лютш, приходивший со своей программой. Толку от него не жду. Может быть и обманываюсь.

9 января. Понедельник. Утро за биографией, от которой все не могу оторваться для книги Гневушева. Затем весь день за книгой Верховского. Получил письмо от К. Д. Чичагова с вопросами о нашем журнале, на который он подписался по публикации в «Речи». Вечером, когда я выходил прогуляться, Д. Н. Егоров по телефону сообщил тревожную весть, что будет забастовка на водопроводе, почему у нас тотчас же сделали запасы воды. Но вода все время после и всю ночь действовала исправно. Подобное может быть 12-го в день предполагавшегося созвания Думы. До чего все нервны и до чего Д. Н. [Егоров] особенно восприимчив ко всякого рода непроверенным слухам. Третий год живем в нервном возбуждении; этим такая чрезмерная восприимчивость и объясняется.

10 января. Вторник. Был на Передвижной выставке, помещающейся на Никитской в старинном большом барском доме графов Паниных11. Получил удовольствие от жанров В. Маковского и пейзажей Дубовского и Волкова. Но много и мазни в новом вкусе. Вечером было собрание редакционного комитета «Исторических известий» сначала у В. И. Герье – по поводу годовщины основания журнала и деятельности Исторического общества. Говорили о появившемся сегодня в газетах новом длинном, написанном в стиле лекции, но ясном и точном новом заявлении Вильсона по поводу заключения мира12. Как-никак, а в сущности переговоры о мире уже начались. Вероятно, они и придут со временем к концу, может быть, впрочем, и после какого-нибудь крупного сражения – во всяком случае, в недалеком будущем. Герье я нашел довольно бодрым и свежим, очень интересующимся политическими новостями. После чаю у него мы переправились к Д. Н. Егорову и там просидели довольно долго, обсуждая разные журнальные дела. Сегодня вышла последняя (двойная) книжка журнала. Так первый год его существования закончен.

11 января. Среда. Все рабочее время с утра до 4 ч., а затем и вечером ушло на чтение книги Верховского, которую и окончил. Это около 800 страниц огромного формата и мельчайшего шрифта. В эту книгу целиком включены и некоторые прежние сочинения Верховского, издававшиеся брошюрами. Во введении дано изложение предыдущей литературы, но в обширнейших размерах. Не обойдены и историки, писавшие по общей истории Петра Великого, и даже те, кто совсем не касался церковной реформы Петра. В самом изложении обширные выписки из философов XVII века, чтобы показать влияние их идей на Петра.

12 января. Четверг. Празднование Татьянина дня. Облекшись, к великому удовольствию Мини, в мундир и все регалии, весьма, впрочем, немногочисленные13, я по обычаю отправился в церковь. Профессоров в нынешнем году за богослужением было почему-то гораздо меньше, но церковь была полна народа. Акт справлялся по случаю переделки актовой залы в Богословской аудитории. После обедни до акта мы пили чай и закусывали в Большой профессорской. Опять я был удивлен нахальством Бороздина, если только можно еще ему удивляться, зачем-то и неизвестно на каких основаниях пришедшего в профессорскую и усевшегося за стол против попечителя [А. А. Тихомирова]. Сколько же преподавателей гимназий в Москве, почтенных, заслуженных, и никто не решается лезть без приглашения! Речь Лопатина была на редкость интересна. О таких старых, вечных вопросах, как бытие Бога, бессмертие души, он говорил с необыкновенной тонкостью, остроумием и ясностью. Я с наслаждением следил за его речью, что редко бывает на актах. Следовал обычный отчет М. К. [Любавского], причем при упоминании благодарности графу Игнатьеву студенческая молодежь, наполнявшая хоры, разразилась бурной овацией, аплодисментам и стучанью ногами, казалось, не будет конца. После отчета поднялся присутствовавший на эстраде преосв. Дмитрий Можайский и сказал несколько слов, довольно неожиданно, о все более замечаемом единении веры с наукою и сюда присоединил благодарность Университету за то, что некоторые профессора согласились читать лекции на Богословских женских курсах. Пропет был певчими гимн – это был момент довольно тревожный по нынешним временам; можно было ожидать какой-нибудь выходки. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Вечером был обед в «Праге» с обычными тостами, все как и раньше, за исключением качества обеда и цены: первое было много хуже, вторая намного выше – 12 руб. Я сидел с Челпановым, Грушкой, Лопатиным, Готье, Плотниковым и Вагнером. Разговор не касался внутренней политики – и это было приятно. Виделся в общей зале с Г. К. Рахмановым, меня вызывавшим.