Сборник статей - Память о блокаде. Свидетельства очевидцев и историческое сознание общества: Материалы и исследования

Испытания блокадной поры, о которых говорит в своем рассказе Анна Никитична в повествовательных и описательных фрагментах ее воспоминаний, отсылают исключительно к личному опыту, непосредственно связанному с нарушением этических норм, в соответствии с жанром исповедального рассказа. В данном случае эти этические нормы основаны не только на общегуманистической этике, но и на тех правилах, которых должен придерживаться верующий человек в силу своего воспитания.

Информант: Паек все лежит и лежит, ее все нет и нет. А я грешным делом сижу, и Верочка тут. Верочка мне шепчет: «А хоть бы Любка не пришла, мы бы съели бы этот хлеб». Я говорю: «И правда, пусть бы не пришла. Мы бы этот хлеб…».

Анна Никитична не только рассказывает об этом событии и переживаниях, с ним связанных, но и продолжает рассказ рассуждением о том, что происходило с ней, осуждая свое поведение с позиций «нормальной» для нее этики:

Информант: И вот я часто думаю над этими словами. Ведь посмотрите, что делает голод. Вот мы все родные, мы все очень любим друг друга и воспитаны были в Господе, а вот видя этот хлеб, у нас уже силы не хватало с кем-то делиться или…

Информант: Был такой случай, что на мою карточку не получили хлеба. Как-то она вот, чего-то такое случилось. И Сережа, уже лежа, умирая, отрезал мне кусочек, чтобы я проглотила со всеми вместе, чтоб все… а на второй день я должна была ему отдать. (Плачет.) Я взмолилась, я говорю: «Мама, отрежь ты, я не могу ему отдать хлеб, на вон мой паек отрежь, мамочка, ты сколько…» Я сначала отрезала, но так мало. Вся семья возмутилась: «Почему ты мало отрезала». Я тогда отдала, я говорю, я не могу больше дать. У меня нет, мама отрежь сама. «Нет, доченька, ты сама отрежь. Ты сама отрежь». – «Я не могу отрезать больше». Вот это я помню, какое было это испытание. Мне было девять лет, мне так было трудно отрезать хлеба, никто не может этого понять. А потом я еще отрезала Сереже, почему-то сказал: «Ну ладно, хватит». Потому что он уже все равно умирал. Может быть, он это и почувствовал, может быть, Господь ему сказал, а может быть, не знаю, что. Я отрезала еще столько же, но этого было очень мало, он мне гораздо больше дал вчера. А я сегодня его обделила. (Плачет.) А теперь мы уже как бы отупели, сидим с сестрой. Верочка трехлетняя мне шепчет: «Лучше бы Любка не пришла, мы бы съели ее паек».

После этого Анна Никитична еще раз возвращается к попытке дать общую оценку тому, что происходило в такой момент с ней и второй сестрой Верой:

Информант: И я сейчас думаю, что отрезать я не могла, рада была чей-то паек съесть. Господи, да кто же мы были? Мы же были доведенные уже до сумасшествия. Это же ненормально все. И как это было тяжело, я помню это. Потому и сейчас, когда я наливаю себе супу, я сначала поплачу. Я наливаю себе молока или что-то обедать. Я сначала горькими слезами наплачусь. Ведь это еда.

Внимание, уделяемое этому опыту, можно объяснить, с одной стороны, тем, что выбранный информанткой «жанр» предполагает покаяние за мысли и поступки, которые оцениваются как «греховные» с точки зрения этики верующего или же как «ненормальные» с точки зрения общегуманистической этики мирного времени. С другой стороны, прямой выход повествования в сегодняшний день в сочетании с тем, что в повествование в данном случае включаются общие оценки ситуации, подчеркивает значимость данного опыта в биографической конструкции истории жизни и избранного тематического поля. Помещая блокаду в тематическое поле жизненного пути как череды испытаний и следующей за ними награды свыше, которая может быть дана как после смерти, так и при жизни, Анна Никитична рассказывает о том, что было для нее наиболее трудными испытаниями на этом пути, включая блокаду в общую структуру своей биографии. Рассуждая далее о пережитом опыте, Анна Никитична очень четко подводит итог своему жизненному пути в рамках тематического поля «жизни как преодоления испытаний»:

Информант: Я помню те времена, я вспоминаю, как мы страдали и всегда: Господи, говорю, зачем Ты оставил меня? Зачем ты нас, сестер, оставил, ведь мы столько еще мучились? А Господь отвечает: А кого же мне оставить, если не вас. Я вас приготовил. Я вас лишал, но я вас всех наградил и награжу еще… Здесь отрезок времени семьдесят и при большей крепости восемьдесят лет и все. А вечность? А где будете вечность проводить? Вот что Господь говорит каждый раз, вот что Господь хочет от нас… И теперь, когда настали благословенные мои дни, я вижу своих детей у ног Иисуса Христа. У меня пропала моя Любочка во время войны, ушла и не пришла, но когда я родила девочку, я сразу же назвала ее Люба. А моя Люба вышла замуж за Сережу25.

Кроме дополнительных возможностей вербальной передачи опыта, связанного с нарушением этических норм, при анализе которых, однако, всегда следует учитывать и жанровую заданность подобных сюжетов, воспоминания верующих блокадников имеют и ряд других особенностей. Биографический рассказ верующих евангельских христиан-баптистов чаще всего лишен героической составляющей официального дискурса (темы борьбы с врагом). Вместо этого в рассказе присутствует борьба с собой как прохождение данного Богом испытания. В этом смысле рассказы верующих о блокаде – это один из примеров «альтернативной памяти». Анна Никитична говорит о практически полном отсутствии у себя интереса к ходу военных событий в дни блокады, сознавая, что в этом она заметно отличалась от окружающих. Эту «политическую апатию», как и вышеупомянутые эпизоды с пропавшей сестрой и куском хлеба для умирающего брата, информантка одинаково объясняет состоянием голода. Но та же апатия в отношении интереса к фронтовым делам, являющаяся нарушением ожидаемой «нормальной» реакции «советского человека», не вызывает у нее чувства вины, подобного тому, которое она испытывает за нарушение этических норм, принятых для девочки, «воспитанной в Господе»:

Информант: И я всегда стояла, слушала. Что я слушала? Во-первых, наши занимали города или отступали – мне это было безразлично. Безразли… Я не понимала: во-первых, географию не знала – я знала, что это города, я знала, что война, и отступатели… как-то… Я ждала после этого последнего известия – прибавляют хлеба или убавляют, на сколько? Вот я ждала. И у меня, я… было время понаблюдать, как они радовались, взрослые, но я понимала, что немцы отступили и какой-то город осво… Мне тоже это было приятно, но не настолько, как взрослым. Я это понимала: надо же, ну сейчас отступили, сейчас возьмут опять. Какое-то такое, знаете, голодное безразличие. А вот только единственное, что хлеб были или нет.