Сборник статей - И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата

Есть закономерность в том, что «Листок» создал Арно: французский поэт дважды подвергался изгнанию и после каждого из них создавал произведение, остававшееся в культурной памяти эпохи. Казалось, сама судьба диктовала Арно его тему: он не захотел покинуть своего благодетеля, графа Прованского (будущего короля Людовика XVIII) и последовал за ним в изгнание. В созданной в Англии трагедии «Marius à Minturnes» (1793) Арно отошел от шаблонной трактовки образа: героем пьесы он сделал не Мария-тирана , а Мария-изгнанника12. Мысль, что изгнание может стать подвигом стойкости, для бурной эпохи Революции оказалась актуальной: трагедию Арно приняли с восторгом13.

Триумф определил рождение Арно-трагика. Он мог бы безбедно жить за границей, но статус изгнанника – не для него, какая-то сила неудержимо толкает его на родину. Арно не сомневается, что во Франции его ждет смерть, и все же в 1793 году он добровольно возвращается. Все развивается по привычному сценарию: в Дюнкерке он схвачен, брошен в камеру, гильотина неминуема, но, к общему изумлению, Комитет общественного спасения громогласно объявляет: все поэты – космополиты, их родина – вселенная: закон об эмигрантах их не касается. И… чудо: Арно на свободе!

Другой любопытный факт – дружба с Наполеоном. Тот, как известно, глубоко почитал древность; Арно слыл ее знатоком. Бонапарт пригласил его в Египет. В пути на корабле «Восток» они спорили о Цезаре, Гомере, Оссиане, но больше всего о жанре трагедии («Главная тема трагедии – политика», – утверждал Бонапарт). «Однажды после долгого спора, когда генерал сказал ему: „как бы то ни было, но мне хочется сочинить с вами вместе трагедию“. Охотно, – отвечал Арно, тогда, когда мы сочиним вместе план сражения!»14 С 1799 года Арно – член Академии; однако после Ста дней (Арно, естественно, встретил их сочувственно) писатель был исключен из Академии (факт для Франции прежде немыслимый) и, как приверженец Наполеона, отправлен в изгнание.

В первом изгнании родился Арно-трагик, во втором – баснописец. Пушкин писал: «Две или три басни, остроумные или грациозные, дают покойнику Арно более право на титло поэта, нежели все его драматические творения. Всем известен его „Листок“» (XII, 46). Популярность пьесы в России определялась комплексом причин: знанием о судьбе Арно, пониманием аллегории («могучий дуб» – Наполеон), стиховым новаторством. Не случайно Арно называл свои пьесы «баснями». В них непривычное, парадоксальное для того времени, сочетание лирического настроя, философской идеи и басенной структуры (диалогическая форма, частый в баснях, например, у Лафонтена, семисложник, неразделенность на строфы, домашняя лексика, в конце – едва заметное назидание). Эту «лирико-философскую басню» отличало то единство (по слову Пушкина) «волшебных звуков, чувств и дум», которое свойственно высокой лирике.

ARNAULT «LA FEUILLE»

ЖУКОВСКИЙ «ЛИСТОК»

В пьесе чувствуется отзвук мифопоэтической традиции: в ее подтексте мысль о смерти, уравнивающей «вся» и «всё». Здесь важна семантика сложных мифологем «розы» (жизнь, любовь, радость, верность) и «лавра» (честь, слава, гордость). Ни один из переводчиков, думается, не смог создать конгениальный перевод, в первую очередь – передать музыкальную прелесть оригинала. Но у каждого были свои находки16.

Лермонтовский «Листок», самое глубокое произведение изгнаннического цикла, во многом связан с элегией Арно. Характерный для мифопоэтической традиции образ иссохшего листка, доминирующий в обоих стихотворениях как универсальный символ неприкаянности и одиночества, встречается в мифологии (языческой и библейской) и фольклоре с незапамятных времен17. Однако привлечение мотива оказывалось, как правило, маргинальным. Арно – первый поэт, построивший целое стихотворение на мифологической символике: «человеческая жизнь – опавший лист».

Продолжая Арно, Лермонтов создает стихотворение под тем же названием, частично построенное на том же мотиве. Однако оно вполне оригинально, более емкое по мысли и по объему (у Арно 12 строк семисложника, у Лермонтова – 24 строки пятистопного амфибрахия):

«Листок» Лермонтова (как и «Листок» Арно), на первый взгляд, по структуре – несложное стихотворение: парная рифма с женскими окончаниями, в строфике симметрия (три катрена посвящены листку, три – чинаре), синтаксис четкий, смысл укладывается в строку (нет enjambements), лексика без романтических ухищрений, почти нет тропов (лишь пара олицетворений), есть легкий намек на звукопись (подражание звуку ветра – в первой строфе пять ударных «и»).

Однако простота эта кажущаяся. При сходстве с элегией Арно «Листок» самобытен: здесь представлен целый мир, противопоставленный миру листка, – мир чинары. Желание ввести в пьесу гендерное начало – не рациональный прием «размежевания» с Арно, а знак специфики лермонтовского гения. Образ чинары вызвал споры (не угасшие до сих пор), причем субъективное прочтение нередко утверждалось как единственно верное (позиция по отношению к зрелому Лермонтову изначально уязвимая). Полагали, что чинара – символический образ, «воплощающий идеал»: но с понятием «идеал» не увязывается представление об эгоистическом жестокосердии. По мнению Л.П. Семенова, как бы заранее, исподволь вступившего в спор с этой идеей, чинара воплощает «равнодушие счастливых к несчастным»18. К.М. Черный считал, что чинара символизирует «…отторженность от реальной жизни <���…>, нежелание знать ничего, что выходит за границы собственного мира»19. Можно предложить множество ракурсов прочтения образа. «Географический»: чинара – воплощение Юга, его сладостной неги («листок» – гость Севера); «гендерный»: женское начало, стремящееся к стабильности, покою, мужское – к вечному движению и поиску; «возрастной»: чинара – воплощение юности и красоты, подчас эгоистичной. По Шеллингу, возможность множественного прочтения образа – верный знак истинной поэзии.