Юрий Фельштинский - Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923

Троцкий выступил на конгрессе еще и с докладом «Об РКП и Красной армии» [690] , в котором, собственно, о партии не было ни слова, но довольно подробно говорилось о создании дисциплинированной армии, об утопичности лозунга народной милиции в условиях гражданской войны. И хотя Троцкий признавал, что сейчас Советской республике необходимо удержаться и выжить, он не оставлял агрессивного тона, завершив доклад словами о готовности прийти на помощь западным братьям.

Словесный портрет Троцкого на I конгрессе Коминтерна запечатлел американский журналист А. Рэнсом: «Троцкий в кожаном пальто, военных бриджах и гетрах, в меховой шапке с эмблемой Красной армии на лобной части смотрелся очень хорошо, но это была странная фигура для тех, кто знал его как одного из крупнейших антимилитаристов в [предвоенной] Европе».

Внешнему виду и эффекту от своего внешнего вида Троцкий уделял большое внимание. Он считал это частью важной агитационной и пропагандистской работы. Закончив свою речь, он уже покинул было трибуну, но запротестовал фотограф, не успевший его снять. Троцкий вернулся и позировал на трибуне до тех пор, пока фотограф не сделал несколько снимков [691] .

Конгресс Коминтерна собирался в Москве в месяцы, когда пахло дымом революционного пожара в Европе. Советские республики были провозглашены в Баварии (юго-западной части Германии) и в Венгрии. Троцкий был убежден, что по крайней мере граничащей с Украиной Венгрии Россия должна оказать прямую военную помощь. 18 апреля 1919 г. Ленин и Троцкий направили телеграмму украинским советским руководителям с требованием сосредоточить главные силы войск на юго-западном направлении в сторону Черновиц с целью «облегчения Венгрии», при одновременном ударе по Донбассу. Ту же задачу Ленин поставил перед главкомом Вацетисом 22 апреля. 1 мая Троцкий в обширном письме в ЦК по поводу ситуации в Украине прямо говорил о возможности действий Красной армии на территории Венгрии, а 17 мая требовал от украинских властей выделения «особой армии венгерского направления» [692] .

Однако надежды на революции в Германии и Венгрии не оправдались. Германская революция захлебнулась уже через несколько недель. Немецкие социал-демократы извлекли уроки из революции 1917 г. в России. Там, где Керенский объединился с большевиками, испугавшись Корнилова, германские социал-демократы объединились с немецкой армией для разгрома спартаковцев, возглавляемых Либкнехтом и Люксембург. И если Временное правительство не готово было во внесудебном порядке расправиться с Лениным и Троцким в июле 1917 г., допустив побег Ленина в Финляндию и держа в тюрьме Троцкого, германские социал-демократические политические деятели и военное руководство пошли на такую беспрецедентную акцию, как объявление вознаграждения за поимку и убийство лидеров германской революции. Спартаковское восстание было разгромлено. Либкнехт и Люксембург схвачены и убиты. Пока советское правительство решало вопрос об интервенции в венгерские дела, Венгерская советская республика пала под ударами внутренних антикоммунистических сил, поддержанных соседней Румынией и Антантой.

Такое развитие событий заставило Троцкого резко изменить стратегическое направление советской экспансии. 5 августа 1919 г., находясь в своем поезде на станции Лубны, он направил в ЦК РКП(б) обширное письмо-доклад, уникальнейший документ о планируемой им советской внешней экспансии на Восток:

«Крушение Венгерской Республики, наши неудачи на Украине и возможная потеря нами Черноморского побережья, наряду с нашими успехами на Восточном фронте, меняют в значительной мере нашу международную ориентацию, выдвигая на первый план то, что вчера еще стояло на втором. Разумеется, время теперь такое, что большие события на Западе могут нагрянуть, и скоро. Но неудача всеобщей демонстративной стачки, удушение Венгерской Республики, продолжение открытой поддержки похода на Россию, – все это такие симптомы, которые говорят, что инкубационный, подготовительный период революции на Западе может длиться еще весьма значительное время. Это значит, что англо-французский милитаризм сохранит еще некоторую долю живучести и силы, и наша Красная армия на арене европейских путей мировой политики окажется довольно скромной величиной не только для наступления, но и для обороны. В этих условиях мелкие белогвардейские страны по западной окраине могут создать для нас до поры до времени «прикрытие».

Иначе представляется положение, если мы станем лицом к востоку. Правда, разведывательные и оперативные сводки восточного фронта так общи и по существу небрежны, что я до сих пор не составил себе вполне точного представления о том, разбили ли мы Колчака вконец или только побили его, дав ему все же возможность увести значительные силы на меридиан Омска. Во всяком случае здесь открыты довольно широкие ворота в Азию, где – предполагая даже худшее, т. е. что Колчак далеко еще не разбит – нам противостоят все же некрупные, изолированные силы с крайне протяженными и необеспеченными коммуникациями.

Остается, правда, еще вопрос об японских войсках в Сибири, в которых числится несколько десятков тысяч. Цифра эта сама по себе незначительна для сибирских пространств. Кроме того, имеющиеся сведения говорят, что японцы не продвигались на запад от Иркутска. Есть все основания предполагать, что Америка будет более чем когда-либо противодействовать продвижению Японии в Сибирь. Колчак был непосредственно американским агентом. Высаживая свои дивизии во Владивостоке, Япония это мотивировала тем, что ей необходимы гарантии против той американизации, какую проводит Колчак. Теперь же дело повернулось другим концом. Колчак сходит на нет в Японии – в ожидании нашего дальнейшего продвижения на восток – придется или значительно увеличить свои оккупационные войска, или убраться прочь. Увеличение японских сил в Сибири при сведении на нет Колчака означало бы для Америки японизацию Сибири, и не может, конечно, быть ею принято без сопротивления. В этом случае мы могли бы даже рассчитывать, вероятно, на прямую поддержку Вашингтонских подлецов против Японии. Во всяком случае при нашем продвижении в Сибирь антагонизм Японии и Соединенных Штатов создал бы для нас благоприятную обстановку.

Нет никакого сомнения, что на азиатских полях мировой политики наша Красная Армия является несравненно более значительной силой, чем на полях европейской. Перед нами здесь открывается несомненная возможность не только длительного выжидания того, как развернутся события в Европе, но и активности по азиатским линиям. Дорога на Индию может оказаться для нас в данный момент более проходимой и более короткой, чем дорога в Советскую Венгрию. Нарушить неустойчивое равновесие азиатских отношений колониальной зависимости, дать прямой толчок восстанию у угнетенных масс и обеспечить победы такого восстания в Азии может такая армия, которая на европейских весах сейчас еще не может иметь крупного значения.