Дмитрий Володихин - Малюта Скуратов

Василий Грязной, как и Малюта, возвысился из мелких фигур опричнины до статуса государевых приближенных после и вследствие репрессий, сопровождавших «дело Федорова». Вот они, «заслуги» Григория Лукьяновича и ему подобных персон. Вот он, фундамент его карьеры. Видя ужас Ивана IV перед земскими заговорщиками и ярость на них, такие люди, как Малюта, Грязной, Ловчиков, напросились к царю в добровольные помощники по палаческой части. Он, уступив душевному помрачению своему, дал голубчикам волю душегубствовать. А потом еще и наградил за щедро пролитую кровь. В нужный момент они проявили себя верными, на всё готовыми слугами монарха. Царь не знал, на кого опереться, опасался, что «земский заговор» охватил всю служилую аристократию. И тут ему подвернулись дельцы, бесконечно далекие по своему положению от знати. Сами, надо полагать, попросили роль злых псов при особе государя, а он обрадовался такой поддержке. Этими-то цепными псами аристократы побрезгуют, не пожелают приблизить к себе, к ядру заговора!

Выходит, им можно доверять…

Приблизительно в середине 1569 года пыткам и казни подвергся глава Пушкарского приказа земский боярин Василий Дмитриевич Данилов. Шлихтинг пишет о его участи без особенного сочувствия: «[Данилов] чинил обиды стрельцам, не выплачивая им жалованья. Было также несколько польских стрельцов, уведенных из Полоцка, которых тиран приставил к своим орудиям. Они из-за полученных обид убегают, во время бегства снова были схвачены и, привлеченные к допросу, объясняют причину бегства, что, мол, Василий отправил их в Литву. Узнав это, тиран зовет его к себе и велит пытать. Тот, не стерпев пытки, сознается в совершенном проступке. Тиран тотчас велит посадить его на телегу, привязать его к ней и ехать на лошади, у которой предварительно выкололи глаза, и гнать слепую лошадь с привязанным Василием в пруд, куда он и свалился вместе с лошадью. Тиран, видя, что он плавает на поверхности вод, воскликнул: “Отправляйся же к польскому королю, к которому ты собирался отправиться, вот у тебя есть лошадь и телега!”, — а тот, поплавав некоторое время, был поглощен водой» [106] Шлихтинг А. Новое известие о России времени Ивана Грозного. С. 35–36. .

Этот эпизод не имел бы никакого касательства к повествованию о Г. Л. Скуратове-Бельском, если бы не один нюанс. Рассказ о смерти боярина Данилова известен в двух редакциях. Первая — Шлихтинга, вторая — Гваньини. Последний вводит Малюту в историю расправы над Василием Дмитриевичем.

Итальянец Алессандро Гваньини, никогда не бывавший в Москве и Александровской слободе, не знавший опричных дел воочию, обыкновенно менее точен, нежели Шлихтинг. Чаще всего он попросту заимствует сведения у других авторов — то у польского хрониста Мачея Стрыйковского, то у того же Шлихтинга. Но в данном случае итальянец добавляет деталь, скорее всего, невыдуманную — не видно причин, по которым Гваньини был заинтересован измыслить такую вот подробность: «…слепая кобыла [с боярином Даниловым] поплыла на середину… стремительной, бурной реки. Сам же князь был зрителем, вместе со своими приспешниками стоя на берегу… чтобы видеть исход дела. После долгого плавания несчастная слепая кобыла подплыла к берегу. Но командир царских приспешников по имени Малюта Скуратов, чтобы доставить удовольствие великому князю, шестом оттолкнул от берега кобылу и всадника, и она снова была увлечена силой течения. Тут великий князь в восторге закричал: “Вот замечательный и прекрасный поступок!” [107] Гваньини А. Описание Московии. М… 1997. С. 20. Возможно, эта деталь взята из записок польско-литовского хрониста Мачея Стрыйковского, участвовавшего в боевых действиях против русской армии, собиравшего материалы в прифронтовых областях и нередко пользовавшегося сведениями, полученными от очевидцев. .

К тому времени Малюта уже отлично знал, чем можно угодить государю. И при всяком удобном случае демонстрировал готовность порадовать монарха.

Осенью 1569 года Григорию Лукьяновичу и тому же Василию Грязному дали более ответственное поручение. Они предъявили царские обвинения удельному князю Владимиру Старицкому.

Неофициальный «Пискаревский летописец» в подробностях рассказывает о судьбе князя Старицкого и его родни: «Положил князь велики гнев свой на брата своего {17} 17 Имеется в виду на двоюродного брата. князя Володимера Андреевича и на матерь его. И послал его на службу в Нижней, а сам поеде на Вологду. И побыв тамо и поеде с Вологды к Москве. А по князя Володимера послал, а велел ему быти на ям {18} 18 Ям — станция «ямской гоньбы», то есть почтовой связи, осуществлявшейся посредством гонцов. на Богону {19} 19 В ряде случаев видно иное чтение: «на Богану». и со кнегинею и з детьми. И поиде с Москвы в Слободу и и[з] Слободы, вооружася все, кобы [на ратной]. И заехал князь велики на ям на Богону и тут его (князя Старицкого. — Д. В.) опоил зелием и со княгинею и з дочерью большею, а сына князя Василия и меньшую дочерь пощадил. А дал ею замуж за короля Ор[ц]ымагнуса {20} 20 Речь идет о марионеточном правителе, вассале Ивана IV — «короле ливонском» Магнусе. невелику, а к венчанию несли на руках… А сын князь Володимеров Андреевича князь Василей после отца своего был женат, а была за ним Мезецких княжна, а свадьба была в Слободе с великим срамом и с поруганием. А выслал ея [царь] за заставу в одной сорочке, и она ходила по деревням; нихто не смеет пустити; и тако скончалася. И князя Василия убил Володимеровича… А мать князь Володимерова княгиня Евдокея жила в горках на Белеозере в девиче монастыре у Воскресения. И послал [царь] по нее, а велел ея привести к Москве да на дороге велел ея уморити в судне в ызбе (в Судной избе? — Д. В.) в дыму. И положиша ея на Москве у Вознесения…» [108] Пискаревский летописец. С. 191.

Что касается слов «на Москве у Вознесения», то они расшифровываются следующим образом: мать князя Владимира Андреевича погребли в Вознесенском Стародевичьем монастыре московского Кремля — усыпальнице женщин, принадлежащих Московскому правящему дому. Царская опала не отобрала у нее этой почести. Как-никак, она была замужем за сыном Ивана Великого! Из жизни княгиня ушла 20 октября 1569 года. По другим сведениям, ее не уморили дымом, а утопили с двумя спутницами-монахинями и прислугой в Шексне [109] Памятники истории русского служилого сословия. С. 216–218. .

Был ли князь Владимир Андреевич виноват в заговорщической деятельности, не был ли, этого за отсутствием достоверных источников точно определить невозможно.

Версий несколько.

Русский автор XVII века дьяк Иван Тимофеев полагал, что князя Старицкого оклеветали, а царь этой клевете, не разобравшись, поверил: «Брат же бе ему двоероден по плоти… к нему же оклеветаху его рабы его, извет совершенна, яко желати ему, глаголаша, царства братняя великаго жребия. Он же, на него разжен быв яростию, ят веру клевещущим, утвердив в мысли своей истинно бытии се, наученья лукаваго не позна и, яко лев… порази брата напоением смертным купно з женою и с сыном {21} 21 Тут у Ивана Тимофеева неточность: сын пережил отца и погиб четырьмя годами позднее. : вси принужены быша испити смертные горести чашу от повеления руки его… рабов же всех дома его… различие умучи муками, женску же полу всяко наругаяся срамче» [110] Тимофеев И. Временник. СПб., 2004. С. 23. .