Дмитрий Володихин - Малюта Скуратов

«Поганая лужа» — местность, которую специалисты локализировали в разных районах Москвы. То ли это на нынешних Чистых прудах. То ли где-то в Китай-городе, близ Красной площади — может быть, даже на территории современной Красной площади, где она переходит в прежние китайгородские места. Вторая версия выглядит предпочтительнее: привести из арбатской опричной резиденции к Чистым прудам, то есть на окраину города, сотни пытаных-ломаных людей, едва держащихся на ногах, — дело трудное.

Сюда доставили персон, обвиненных по делу о «новгородской измене» и иных «изменных» делах. Царь и его сын Иван явились в боевом облачении, окруженные опричной свитой и невиданным доселе эскортом из полутора тысяч стрельцов. Они выслушали «обвинительное заключение» по нескольким сотням приведенных на казнь. Видя страх москвичей, собравшихся к пустырю («полому месту») на Поганой луже, Иван Васильевич ободрил их, как умел. Разъезжая на коне, он милостиво сообщил жителям столицы, что прежде хотел погубить их всех, но нынче гнев свой уже «сложил». Затем монарх спросил у собравшихся, правильно ли он делает, истребляя изменников. Из толпы, стесненной вооруженными стрельцами, зазвучали нестройные похвалы «преблагому царю». Тогда монарх объявил о помиловании 184 осужденных. Их освободили.

На пустыре оставалось еще 100–150 человек. Им никакой милости не полагалось…

Вот скупые строки «Пискаревского летописца»: Положил царь и великий князь опалу на многих людей и повеле их казнити розными казнями на Поганой луже. Поставиша стол, а на нем всякое оружие: топоры и сабли, и копия, ножи да котел на огне. А сам царь выехал, вооружася в доспехе и в шоломе и с копием, и повеле казнити дияка Ивана Висковатово по суставам резати, а Никиту Фуникова, дияка же, варом обварити; а иных многих розными муками казниша. И всех 120 человек убиша грех ради наших» [137] Пискаревский летописец. С. 191. . Действия царя воспринимались как мор, засуха или наводнение — «казни» Господни за грехи. К тому времени многие перестали видеть в монархе человека; в нем видели живое орудие мистической силы, которому Бог попустил совершение злого душегубства.

Иностранные источники указывают разное количество казненных 25 июля — в диапазоне от 109 до 130 человек. Синодик опальных, по разным подсчетам, свидетельствует о казни 125–130 человек.

Москва не знала такого никогда, от основания города. Бывало, прилюдно казнили одного или нескольких человек. Порой, к изумлению горожан, лишалась головы весьма знатная персона. Например, при Дмитрии Донском казнили Ивана Вельяминова из рода московских тысяцких. Во времена Василия Темного несколько дворян-заговорщиков поплатились жизнями за преступные намерения. Иван Великий повелел спалить немногих еретиков. Но за все 400 лет своей биографии великий город не удостаивался столь страшной резни, какая случилась летом 1570-го! За полдня больше сотни людей подверглись пыткам и казням…

Самыми знаменитыми жертвами стали главнейшие представители московской приказной бюрократии. Иными словами, чиновники, известные всей стране и обладавшие колоссальным влиянием. Вместе с ними лишились жизни несколько аристократов невысокого ранга. Но даже смерть князей А. Тулупова и В. Шаховского на фоне гибели столь крупных управленцев оказалась менее заметной.

Была ли у обвиняемых какая-либо связь с внешними или внутренними врагами престола? Точно сказать трудно. Источники просто не позволяют сделать категорические заявления на сей счет.

Но, во всяком случае, самые видные из них, стоя на плахе, заглядывая в глаза смерти и зная, что скоро придется давать ответ Небесному судии, объявляли себя безвинными. Весьма вероятно, они стали жертвами поклепа или же царского недовольства большой их самостоятельностью. Например, дьяк И. М. Висковатый, по словам Шлихтинга, незадолго до своей кончины пытался урезонить царя, уничтожавшего своих подданных направо и налево. Нет, Иван Михайлович не пытался воззвать к совести или христианскому милосердию государя, подобно митрополиту Филиппу, но обратился к его здравому смыслу. «Опасно, великий государь, проливать столько крови, — говорил он, — с кем ты будешь впредь не то что воевать, но и жить, если казнил столько храбрых людей?» Попытка убедить монарха в пагубности массовых репрессий окончилась безуспешно. Царь отвечал: «Я вас еще не истребил, а едва только начал, но я постараюсь всех вас искоренить, чтобы и памяти вашей не осталось… А если дело дойдет до крайности и Бог меня накажет и я буду принужден упасть ниц перед моим врагом, то я скорее уступлю ему в чем-либо великом, нежели сделаюсь шутом в глазах моих холопов». Надо полагать, беседа настроила Ивана IV против дьяка и его ближайших сотрудников.

В отношении этих людей Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский редкостно «отличился» как пыточных дел мастер. 25 июля он собственноручно исполнял мясницкую работу.

Вот свидетельства иностранных источников.

Уже не раз упоминавшийся Шлихтинг пишет: «В праздник св. апостола Иакова тиран посылает телохранителей на площадь города Москвы. Они получили приказ вбить в землю приблизительно 20 очень больших кольев; к этим кольям они привязывали поперек бревна, края которых соприкасались с обеих сторон с соседним колом. Население города, устрашенное таким небывалым делом, начало прятаться. Сзади кольев палачи разводят огонь и над ними помещают висячий котел или рукомойник, наполненный водой, и она кипит там несколько часов. Напротив рукомойника они ставят также кувшин с холодной водой. После этих приготовлений на площадь города является со своими придворными и телохранителями тиран в вооружении, облеченный в кольчугу, со шлемом на голове, с луком, колчаном и секирой… Приводят связанными 300 знатных московских мужей, происходивших из старинных семейств; большинство их — о жалкое зрелище! — было так ослаблено и заморено, что они едва могли дышать; у одних можно было видеть сломанные при пытке ноги, у других руки. Всех этих лиц ставят пред тираном…» Первым выводят дьяка Ивана Михайловича Висковатого, долгое время возглавлявшего посольское ведомство России. Его хлещут плетью, зачитывая обвинения. Но Висковатый отрицает свою вину. По свидетельству Шлихтинга, Иван Михайлович ответил: «Великий царь, Бог свидетель, что я не виновен и не сознаю за собою того преступления, которое на меня взводят. Но я всегда верно служил тебе, как подобает верному подданному. Дело мое я поручаю Богу, пред которым согрешил. Ему я предоставляю суд, он рассудит мое и твое дело в будущем мире. Но раз ты жаждешь моей крови, пролей ее, хотя и невинную, ешь и пей до насыщения». Опричники убеждали его сознаться и покаяться перед государем, но тот стоял на своем. Висковатый бросил им грозные слова: «Будьте прокляты с вашим тираном, вы, которые являетесь гибелью людей и питухами крови человеческой. Ваше дело — говорить ложь и клеветать на невинных, но и вас будет судить Бог, и за ваши дела вы получите соответственные кары в будущем мире». Царь подал знак схватить его и привязать к бревнам, нагороженным посреди пустыря. Тогда и наступило время Григория Лукьяновича. «К тирану подходит Малюта с вопросом: “Кто же должен казнить его?” Тиран отвечает: “Пусть каждый особенно верный казнит вероломного”. Малюта подбегает к висящему, отрезает ему нос и садится на коня; подбегает другой и отрезает ему ухо, и таким образом каждый подходит поочередно, и разрезают его на части. Наконец подбегает один подьячий государев Иван Ренут (вероятно, Реутов? — Д. В.) и отрезает ему половые части, и несчастный внезапно испускает дух. Заметив это и видя, что тот, после отрезания члена, умирает, тиран воскликнул следующее: “Ты также скоро должен выпить ту же чашу, которую выпил он!” Именно он предполагал, что Ренут из жалости отрезал половые части, чтобы тот тем скорее умер. И Ренут сам должен был бы погибнуть смертью такого же рода, если бы преждевременно не погиб от чумы. Итак тело его, Ивана Михайловича, было отвязано и положено (на землю); голова, лишенная ушей и носа, была отрезана, а остальное туловище телохранители рассекают на куски» [138] Шлихтинг А. Новое известие о России времени Ивана Грозного. С. 45–48. .