Леонид Платов - Архипелаг Исчезающих Островов (Повести о Ветлугине - 1)

Посмеявшись, весьегонцы отходили от полки с книгами.

- Шутник ты, Федор Матвеич! Тебе бы придраться к случаю, ничего святого нет...

Не знаю, какую должность занимал он в земской управе, что-то мизерное служил чуть ли не секретарем, хотя имел университетское образование. Положение его определялось, впрочем, не должностью. Дядюшка был в Весьегонске признанным остряком, душой общества.

Сама наружность соответствовала его призванию. Щеки были такие румяные и круглые, точно он хотел сказать: "Ф-фу, жара!" Борода расчесана на обе стороны, "на отлет", и усы заботливо завиты кольцами. Только голос был нехорош: какой-то квакающий. И из-под морщинистых век поблескивали иногда злые огоньки.

Издавна он коллекционировал в нашем городе чудаков, как другие коллекционируют марки или бабочек.

Так найден был и выставлен на всеобщее осмеяние старый, выживший из ума помещик, которому почудилось, что он изобрел вечный двигатель. Потом в коллекцию угодил податной инспектор, увлекавшийся оккультными науками и занимавшийся нравственным усовершенствованием по самоучителю.

Проходило немало времени, прежде чем коллекционируемые догадывались, что их, так сказать, насадили на булавку и поместили под стекло.

А дядюшка между тем резвился и шалил, как дитя.

Каждый раз он менял обличье и тон при встречах со своей жертвой. Иногда принимал вид добродушного сочувствия, спрашивал участливым голосом, не болен ли дражайший имярек. Рекомендовал домашние средства лечения, послабляющее, компресс из льда на голову и прочее. В другой раз, наоборот, изображал друга и даже наперсника тайн. Многозначительные подмигивания и покашливания, с которыми он через всю комнату адресовался к своей жертве, обычно вызывали шумный восторг зрителей. Называлось это "делать фигуру умолчания".

Иногда удивительная иллюзия овладевала мною. Дядюшка только притворяется взрослым, шутки ради прицепил себе фальшивую бороду и делает вид, будто ходит на службу! Это игра, всего лишь игра. На самом деле он мальчишка, чуть постарше меня, обитатель последней парты, злой второгодник, из тех, которые любят мучить малышей.

И впрямь, какое-то хищное, очень злое выражение порой мелькало на румяном лице его, когда он острил, словно бы крепко, двумя пальцами, прихватывая свою жертву и щипал ее, причем обязательно с вывертом!

Но, как ни странно, в нашем городе дядюшка считался самым остроумным и веселым, даже свободомыслящим человеком!..

- Э-эх, посмотрели бы, какой он раньше был! - рассказывали его приятели. - Пикадор! Либерал! Самому исправнику на маскараде бумажного чертика к фалдам прицепил. Чуть до дуэли не дошло! Ну а теперь уж не то, нет...

И приятели дядюшки грустно качали головами.

- Что с тобой, Феденька? - спрашивали они с участием. - Не болен ли? Не то у тебя выходит, знаешь ли...

Сам дядюшка чувствовал, что не то. Он мог поперхнуться водкой, что с ним ранее не случалось, мог забыть припасенный с утра экспромт, повторить в один вечер тот же анекдот и только по смущенным лицам друзей догадаться: снова не то!

Постарел, поглупел? Нет. Он понимал, что дело в другом.

В чем же?

Его коллекция нуждалась в пополнении!..

В этот критический для него момент замаячила на горизонте фигура, двигавшаяся быстро, почти бегом. Полы черной крылатки раздувались, толстая палка бодро постукивала по тротуару.

Чудак? Несомненно. Но какой масти чудак? В чем суть его чудачества?

Оказалось, по наведенным справкам, что Петр Арианович Ветлугин - сын местного почтового чиновника, умершего несколько лет назад.

Мать Петра Ариановича, тихая, чистенькая старушка, почти неслышно жила в одном из весьегонских переулков, снимая квартиру у вдовы исправника. Сын по приезде из Москвы поселился там же.

Исправница была поразительно глупа даже для Весьегонска. Гренадерского роста и осанки, с багровым неподвижным лицом и мелко завитым шиньоном, а-ля вдовствующая императрица Мария Федоровна, она говорила звучным баритоном и слово "монпансье" произносила в нос с такой выразительностью и силой, что на подсвечниках звякали стекляшки.

Когда ее обокрала горничная, она ездила по знакомым и с порога объявляла трагически: "Finita la comedia" [комедия окончена (итал.)]. Затем, не снимая шляпы, грузно опускалась в кресло и, приняв чашку с чаем, переходила к подробностям.

Однажды, тряся шиньоном и подмигивая (у нее был тик, придававший мнимую значительность каждому сказанному ею слову), она возвестила слушателям, что ее квартирант - чудак. Чудачества его начинались с утра.

- Телешом, да-с, почти что телешом выбегает во двор, - рассказывала она вздрагивающим голосом, - и ну, знаете ли, снегом посыпать себя!

Дамы всплескивали руками.

Оголенный по пояс человек, выбегающий на мороз и обтирающийся снегом из сугроба, привлекал любопытных. У окон теснились жильцы. В задумчивой позе, наподобие монумента, застывал дворник с лопатой, расчищавший дорожки.

- Мне-то каково, а? - негодовала исправница. - У меня не цирк, у меня дом! Хочешь кувыркаться в снегу, вон поди! В цирк, в цирк!..

Странным казалось также, что приезжий не курит, не пьет.

- Я, признаться, как-то не вытерпела. "Вы, - говорю, - Петр Арианыч, может, из секты какой-нибудь? Молокан, штундист?" Посмотрел на меня через очки свои, будто, знаете, пронзил взглядом! "Нет, - отвечает, - Серафима Львовна, просто берегу себя". - "А для чего бережете?" - "А для будущего", - говорит. "Для какого же будущего, позвольте узнать?.." Молчит.

Исправница картинно откидывалась в креслах...

В городе не удивились, узнав, что дядюшка зазвал нового учителя к себе в гости. В тот вечер он приглашал "на чудака", как приглашают на блины или уху.

Когда Петр Арианович явился, дядюшка сразу же поспешил стать с ним на короткую ногу.

- Боже мой, я ведь тоже в Москве, в университете... - бормотал он. - Ну как же, боже мой!.. - И, легонько обняв гостя за талию, притопывая, начинал: "Гаудеамус игитур..." [начало студенческого гимна "Будем веселиться, друзья" (лат.)]

Гость не подтягивал. Он стоял посреди гостиной и выжидательно поглядывал на нас.

- Это племянник ваш? - спросил он, заметив меня и подавая мне руку. Столько на уроках спрашивает всегда... Любознательный!

- Как я! Точь-в-точь как я! - заспешил дядюшка, потирая руки, поеживаясь и похохатывая, будто только что выскочил из-под холодного душа.

Он начал расставлять ловушки непонятному человеку еще за чаем, но осторожно, опасаясь, как бы не спугнуть. Когда же гости уселись играть в лото, дядюшка свернул разговор на географию: нюхом чуял, что смешное - то, за чем охотился, - связано с географией.

- Вот вы говорите: Вилькицкий, Вилькицкий, - донесся до меня квакающий голос. - А что хорошего-то? Подумаешь: клочок тундры нашел! Или какие-то две скалы в океане... Это не Пири, нет!