Борис Акунин - Любовь к истории (сетевая версия) ч.9

«Австриячка» за последний год стала совсем седой. В 37 лет .

Ее последние слова были обращены к палачу, которому она случайно наступила на ногу: «Прошу меня извинить, сударь».

Не так умерла Шарлотта Корде. Для этой тираноубийцы (модное слово революционной эпохи) смерть была высшей точкой бытия. Девушка нарядилась во всё лучшее, что у нее было, и выглядела сияющей, словно невеста.

Шарлотта готовится к путешествию на эшафот

Она вызывала у толпы не только ненависть, но и восхищение. Один влюбленный молодой человек нарочно выкрикнул что-то контрреволюционное, дабы погибнуть той же смертью, что и предмет его обожания. (Желание осуществилось).

Какой-то мерзавец подобрал отсеченную голову Шарлотты и влепил ей пощечину — надеялся снискать одобрение публики. Рассказывают, что мертвое лицо залилось гневной краской. Да и толпа гнусный поступок не одобрила.

Ужасной была смерть несчастной мадам дю Барри, прославленной красавицы прежних времен. Ее несли к эшафоту на руках. Бывшая фаворитка плакала, кричала, умоляла о пощаде. Последние ее слова были: «Еще минуточку, господин палач!». Попрыгунья-стрекоза лето красное пропела, оглянуться не успела…

Здесь же окончил свою преступную жизнь и Робеспьер. Он тоже кричал — от боли (при аресте ему пулей раздробили челюсть). Но сильно жалеть этого человека мы не будем. Что посеял, то и пожал. Назавтра парижане сочинили эпитафию:

Не лей, о путник, слез ты надо мной.

Покойник был бы ты , останься я живой.

Великий химик Лавуазье пощады не просил, но подал ходатайство об отсрочке казни, чтобы завершить важную научную работу. Председатель трибунала заявил: «Республике не нужны ученые и химики. Да свершится правосудие». И оно свершилось.

Почти всех погибших на этой площади жалко. И знаменитых, и безвестных. Но есть казненный, которого мне хочется помянуть отдельно. Это был человек из самых лучших, вот уж воистину «благородный муж», a man for all seasons.

Из той же породы был наш Короленко, который при старом режиме заступался за революционеров, при новом — за «осколков империи», спасал из белой контрразведки красных, а из ЧК белых.

Как же мне нравится Кретьен-Гийом де Мальзерб, к сожалению, сегодня полузабытый.

Нереволюционный человек. Совсем .

Он родился в высокопоставленной семье и с ранней молодости занимал всякие высокие должности. Это Мальзербу человечество обязано изданием «Энциклопедии». Будучи главным королевским цензором, он защитил великое издание от всех нападок, а когда «Энциклопедию» запретили, спрятал рукопись от полиции до лучших времен.

Мальзерб больше всего на свете любил ботанику, но считал себя обязанным участвовать в политической жизни. Он пытался проводить реформы — и уходил в отставку, если король чинил реформам препятствия. Побывал в опале и в ссылке. Был сторонником прогресса, одним из самых уважаемых в стране людей.

Людовик терпеть не мог этого либерала за упрямство и негибкость. Однако, когда король оказался в темнице и все от него отвернулись, именно Мальзерб вызвался защищать свергнутого монарха перед трибуналом. Король сказал: «Вы погубите себя, а меня все равно не спасете». Мальзерб и сам понимал, что не спасет, но тем не менее не отступился.

Власти отомстили защитнику «тирана» с поистине революционным размахом. Казнили зятьев, дочь, секретарей, даже внучку. Ну и самого, конечно, тоже не помиловали.

Поднимаясь на смертную колесницу, 73-летний Мальзерб споткнулся. И сказал с грустной улыбкой: «Плохая примета. На моем месте древний римлянин вернулся бы домой».

Пляс Конкорд. В прекрасном городе Париже мало плохих мест. Самое поганое — это.

18 февраля, 12:08

Третье нехорошее место, в отличие от двух первых, не площадь, а перекресток. Точнее, пешеходный островок неподалеку от Мраморной Арки.

Сейчас он выглядит вот так:

А в середине XVIII века здесь стояла большая стационарная виселица, так называемое «Тайбернское Дерево». Напротив, как видно по плану, — место, «где расстреливают солдат».

В асфальт закатан памятный знак, но большинство прохожих его не замечают или вовсе не знают, что за Tybern Tree такой. Может, майское дерево или дуб, под которым древние друиды водили хороводы.

Мимо виселицы проходил тракт, и все, кто приближался к Лондону, получали наглядное предупреждение: в столице следует вести себя прилично и законов не нарушать. На «дереве» одновременно размещалось до 24 висельников.

Места хватало…

Местные жители устроили себе из этого соседства неплохой бизнес. Во время интересных казней строили трибуны для зрителей, продавали напитки, торговали листовками и памфлетами. Публика приветствовала аплодисментами осужденных, кто держался молодцом, и освистывала малодушных.

Благодаря Уильяму Хогарту мы знаем, как это выглядело

Слово «Тайберн» прочно вошло в лондонский фольклор той эпохи. «Поплясать в Тайберне» значило «угодить на виселицу»; «прокатиться в Тайберн» — отправиться на тот свет.

На протяжении веков Тайберн мало чем отличался от других подобных очагов душегубства. Здесь истязали приговоренных с обычной для средневековья жестокостью; жгли на огне за убеждения; вешали за мелкие правонарушения вроде карманной кражи; без колебаний умерщвляли малолетних преступников, для которых закон не делал никакого снисхождения (пресловутой ювенальной юстиции еще не существовало).

Однако есть одна совершенно британская особенность, на которую обращаешь внимание, когда изучаешь перечень «звезд» Тайберна.

Например, вот две казни, которые не могли свершиться ни в одной другой стране тогдашнего мира.

В 1541 году барон Томас Дакр с компанией приятелей-дворян отправились поохотиться в чужих угодьях. Когда лесничие попытались их остановить, браконьеры схватились за оружие. Один из лесничих был убит. Состоялся суд, приговоривший лорда и его сообщников к смертной казни. Все они были повешены в Тайберне как самые обыкновенные преступники — даже не удостоились отсечения головы. За убийство ничтожного простолюдина заплатили жизнью высокородный лорд и трое дворян.

Лорд Дакр — важное имя в истории британского правосудия

Вдумайтесь: это произошло в тысяча пятьсот сорок первом (!) году — то есть во времена, когда в большинстве европейских стран крестьянина можно было затравить охотничьими псами просто ради забавы. Наш Иван Васильевич был еще даже не «грозным», а всего лишь милым мальчиком, который развлекался, казня кошек и собак.

Примерно такая же история случилась в 1760 году. Граф Феррерс в припадке гнева застрелил своего лакея. Подумаешь, большое дело. Наша Салтычиха в те же самые годы до смерти замучила 138 крепостных, прежде чем ею занялся суд.