Александр Аксенов - Генеалогия московского купечества XVIII в. (Из истории формирования русской буржуази)

Наиболее раннее становление фамилий наблюдается по гостиной сотне. Советский историк Е. А. Звягинцев, например, изучавший в 1930-х годах фамильные прозвища московского купечества в XVIII в., подсчитал, что уже по 1 -й ревизии 1725 г.- период, по его мнению, возникновения фамилий – процент фамильных по гостиной сотне был наиболее высоким – 79 9*. Если же учитывать динамику фамильных прозваний, то выясняется, что практически со 2-й ревизии среди гостиной сотни нет бесфамильных.

Само по себе фамильное прозвание может нести в исследовании двоякую нагрузку – поисковую и социальную, т. е. отражение в фамилии образа деятельности. Говоря о фамилиеобразовании московского купечества, мы имели в виду прежде всего первое. То обстоятельство, что закрепление фамилий у купцов XVIII в. приобрело широкий размах и закончилось практически к началу XIX в., создает условия для того, чтобы решать проблему массовой идентификации, так сказать, в рабочем порядке, т. е. без предварительного установления принадлежности данного лица к данному роду, а одновременно с составлением родословной картотеки.

Вопрос о бесфамильных в данном случае можно решать методом исключения. И здесь большое значение приобретает структура ревизских материалов, как основных источников, их деление по сотням и слободам. Хотя в целом число купцов, не получивших (или получивших не сразу) фамилии, довольно значительно, но, распределяясь по объектам административной приписки, они действительно становятся исключениями. В этом случае само отсутствие прозвания приобретает его значение. Однако это касается лишь источников массовых, т. е. материалов переписей и капитальных книг, в работе с которыми возможна проверка по данным о возрасте, составе семьи, месте жительства, иногда характере торгово-промышленной деятельности и т. п.

Установление идентичности лиц по дополнительным известиям требуется и в случаях искажения в написании фамилий. Правда, многие из них не могут иметь существенного значения. Если, например, в 1-й ревизии написано Коломнетин (купец Кожевницкой полусотни), во 2-й и 3-й – Коломнятин, а в 4-й и 5-й – Коломнитин, то при отсутствии однофамильцев совершенно очевидно, что речь идет об одном и том же роде. Но встречаются изменения смыслового порядка (Тупицыны вместо Птицыны, Волоковы вместо Войлоковы) или с сильными фонетическими искажениями (Малюшины-Малышины-Милютины, Грезины-Гроденковы- Грезенковы, Цшох-Щах-Изах). Здесь уже, не прибегая к проверке по именам, возрасту, семейному составу, установить родовую принадлежность нельзя.

Довольно сложен вопрос об однофамильцах. Его решение тесно связано с проблемой родственных связей. Необходимым условием является прослеживание всех генеалогических линий. Как правило, определителем может служить только происхождение. Если, например, отец Ивана Осиповича Евреинова, записавшегося в 1722 г. в Конюшенную овчинную слободу (в 1795 г. 1-й гильдии купцы), был «еврейской породы служитель дому Льва Кирилловича Нарышкина», а родоначальники знаменитой фамилии Евреиновых «Матюшка и Федка Григорьевы» происходили из Мстиславских евреев 10*, то о родстве этих фамилий не может быть и речи. С еще большей определенностью можно говорить о выходцах из других городов. Прибытие 1-й гильдии купцов Кошельной слободы Угрюмовых из Юрьева-Польского, а под тем же прозванием купцов Дмитровской сотни из Калуги 11*или купцов Кошельной слободы Некрасовых из Углича и Зубцова 12*практически исключает их происхождение от одного родоначальника.

В целом, имея в виду технику работы с массовыми источниками при расписывании по родам, а значит, и проблему идентификации, следует отметить две специфические особенности: неукоснительное соблюдение хронологической последовательности (независимо от того, в каком порядке она соблюдается – обычном или ретроспективном) при работе с ревизскими материалами и постоянное сопоставление фактических данных. Только в этом случае гарантируется установление верной генетической связи рода.

Важно при этом и то, какова форма записей. Думается, наиболее правильно – это составлять на каждый род картотеку, где отдельная карточка фиксирует сказку данной семьи по той или иной переписи. Такая система сохраняет главное в источнике – его структурную единицу, позволяет в любом порядке (снизу вверх или сверху вниз) прослеживание родственных связей (или составление по необходимости родословных росписей) и удобна при обработке фактических данных, в том числе при составлении разного рода таблиц.

Большие трудности возникают при идентификации лиц по разнородным материалам. Дело осложняется тем, что в них чаще всего указывается только имя и фамилия, а если учесть, что по родам повторение имен отнюдь не редкость, то трудности увеличиваются. Практически выработать здесь какие-то общие приемы невозможно. В каждом конкретном случае все зависит от того, какие фактические данные содержатся в том или ином источнике и в какой степени они сравнимы с известиями ревизских материалов, которые выступают в качестве эталона для идентификации. Пожалуй, единственным общим моментом является датировка источника. Зная дату его составления, можно сопоставлять ее с возрастными возможностями отдельных поколений. Однако если речь идет, допустим, о братьях, возрастные интервалы между которыми незначительны, а имена одинаковы, то при отсутствии дополнительных сведений о них идентифицировать их практически нельзя.

В целом же, применяя те или иные приемы в работе с источниками, вполне возможно привести материал к виду, удобному для дальнейшего его исследования.

Вопрос об источниках применительно к комплексной генеалогии, в особенности к генеалогии купечества, крестьянства, рабочего класса, сложен в том отношении, что он практически не разрабатывался ранее. В русской историографии много внимания уделялось источникам по генеалогии дворянства и почти вовсе игнорировались источники по генеалогии купечества, крестьянства. Сложилась даже своеобразная концепция, объяснявшая слабое развитие купеческой, крестьянской генеалогии отсутствием соответствующих письменных источников 13*. Такая точка зрения была следствием взгляда на генеалогический источник как на материал исключительно личного происхождения. В самом деле, в подавляющем большинстве случаев генеалогические изыскания по дворянским родам основывались на семейных архивах, наличие которых определялось прежде всего устойчивой родовой преемственностью.

Иную картину мы наблюдаем при обращении к генеалогии купечества. В государственных архивохранилищах насчитывается не более четырех десятков фамильных купеческих фондов из числа принятых на учет 14*. В большинстве своем они содержат документы за XIX в. От исследуемых здесь московских родов архивов практически не осталось. Исключением могут служить Еврейновы, фонд которых в ЦГАДА (Ф. 189) охватывает период 1723- 1848 гг. Но это материалы по дворянской линии Еврейновых, о деятельности Якова Матвеевича, вице-президента, а затем и президента Коммерц-коллегии.