Дмитрий Фролов - Советско-финскй плен 1939-1944

Любые контакты офицеров с рядовыми расценивались как попытка взять последних под свой контроль. Поэтому, когда офицеры подали ходатайство об увеличении норм хлебного довольствия, мотивируя это тем, что они должны заботиться о своих солдатах и в плену, им в достаточно жесткой форме разъяснили, что никакие коллективные ходатайства администрация лагеря рассматривать не будет. При этом было подчеркнуто, что содержание военнопленных возложено на советское правительство и, таким образом, нет никакой необходимости в заботе о рядовых со стороны бывших командиров.

Во время регулярно проводившихся бесед шюцкоровцы и офицеры держались гордо, даже вызывающе, говоря: «Красная Армия напала на Финляндию, и мы защищаем свою родину, сжигание населенных пунктов делается в интересах обороны страны, распоряжением высшего командования». Они высказывались против демократического правительства Финляндии, называя его самозваным, пришедшим к власти с помощью СССР. Виновником войны шюцкоровцы считали Советский Союз и восхваляли жизнь финского народа, заявляя, что «жили плохо только те, кто не хотел работать» [232]. При этом они в частности, летчик Лааксо (вероятнее всего, Laakso Eino Johannes, лейтенант. — Д. Ф .), офицер Тайвола (вероятнее всего, Taivola Unto Kullervo, прапорщик. — Д. Ф .) задавали провокационные, с точки зрения сотрудников НКВД, вопросы: «а) Будут ли колхозы в Финляндии, если победит демократическое правительство; б) Будут ли оказывать помощь инвалидам войны», а мирные предложения СССР рассматривали «как предлог для захвата Финляндии» [233].

Настроение контингента лагеря никогда не было одинаковым. Так, по прибытии в лагерь военнопленные неохотно вступали в разговоры, явно чувствовались их недоверие и отчужденность. Об этом, в частности, лагерное начальство докладывало в Москву следующим образом: «Настроение пленных подавленное и враждебное к администрации лагеря, что видно из отдельных случаев нежелания разговаривать, приветствовать, уклонение от уборки своих помещений и прочее». Хотя «жалоб и заявлений на условия содержания, питание, на грубость обращения со стороны в/пленных не поступало». В этот период они на политзанятиях отмалчивались.

В конце февраля — начале марта 1940 года, по данным тех, кто проводил с ними занятия, активность военнопленных, особенно рядового состава, заметно возросла. Видимо, политработникам удалось расшевелить людей. Они задавали много вопросов, проявляли интерес к различным темам, высказывали иногда свое мнение.

Однако после заключения мирного договора активность в задавании вопросов спала. Появилась настороженность. Если военнопленные и задавали на занятиях вопросы, то не называли свои фамилии и старались, чтобы лектор их не заметил. Они жили в преддверии грядущего освобождения. Оно поглощало все их мысли. И многих из них мучил вопрос как с ними поступит финское правительство? Четверо из находившихся в лагере финнов даже подали прошения не высылать их из СССР при обмене пленными. Однако, как отмечал комиссар Грязовецкого лагеря, как было видно из разговоров этих пленных, заявления они подали не только потому, что ненавидели существующий в Финляндии политический строй, а главным образом из-за боязни возможных репрессий за проявленную ими якобы лояльность по отношению к Советскому Союзу.

Культурная работа в Грязовецком лагере была организована не на очень высоком уровне. Вплоть до конца февраля в распоряжении политотдела лагеря не было ни достаточной литературы на финском языке, ни библиотеки, ни киноаппарата для демонстрации фильмов. Досуг финских военнопленных сводился в основном к чтению книг, игре в шашки и шахматы.

В свете всего вышеизложенного становится ясно, что во время Зимней войны советская политико-массовая работа в лагерях и приемных пунктах для военнопленных была малоэффективной. Политуправлению УПВИ так и не удалось добиться выполнения своей основной задачи: изменить мировоззрение и мироощущение военнопленных так, чтобы они стали сторонниками Советского Союза. Как мне кажется, можно выделить несколько, на наш взгляд, основных причин этого. Во-первых, осознание военнослужащими финской армии справедливого характера войны, а следовательно, неэффективности советского лозунга об оказании помощи правительству Куусинена. Во-вторых, недостаточный профессиональный уровень политработников и агитаторов, незнание ими финского языка и нехватка переводчиков. Эти обстоятельства существенно осложнили общение даже с таким малым количеством финских военнопленных, захваченных войсками Красной Армии. Тем более что пропагандистская работа велась слишком прямолинейно, без учета индивидуальных особенностей характера военнопленного. В-третьих, недостаточное количество пропагандистской и агитационной литературы в лагерях для военнопленных.

С началом войны Продолжения цели и задачи советской пропагандистской работы, направленной на финские войска на фронте, изменились. Они были подчинены общей стратегии советского правительства — как можно скорее вывести Финляндию из войны, а также создать массовое антифашистское движение. Изменилась и сама пропаганда, которая постепенно становилась все более эффективной. Конечно, это происходило не сразу и не вдруг. Для улучшения пропаганды потребовалось время и изменение стратегического положения на фронте во время войны Продолжения. Постепенно в пропагандистской работе стало использоваться больше выступлений военнопленных и конкретных материалов, а не расплывчиво-туманных пропагандистских штампов времен Зимней войны.

Теперь советская пропагандистская машина старалась внушить общественному мнению Финляндии тезис о том, что страна фактически находится под немецкой оккупацией, так как Финляндия вступила в войну с СССР на стороне Германии, посеять недоверие и вражду между финским населением и германскими войсками. Соответственно в советских листовках наиболее часто встречался текст: «Финские солдаты! Пока вы находитесь на фронте, немцы грабят ваши дома и насилуют ваших жен и дочерей!» [234]. Вполне очевидно, что вопросы взаимоотношений между финнами и немцами как на фронте, так и в тылу очень интересовали НКВД и разведорганы фронтов. Полученную в результате допросов военнопленных любую информацию о бесчинствах немцев в Финляндии тут же включали в раз вед сводки и политдонесения.

Однако часто результаты советской пропагандистской работы, особенно в начале войны Продолжения, были малоэффективны, поскольку она велась в грубой, примитивной форме. Как справедливо отмечал профессор Тимо Вихавайнен, «пропаганда оставалась настолько схематичной, что она совершенно не отвечала местным условиям и оставляла впечатление откровенной лжи» [235]. Однако данное утверждение, по моему мнению, верно только отчасти. Меня, прежде всего, интересует вопрос насколько влияли пропагандистские листовки на желание финского солдата сдаться в плен?