Дмитрий Фролов - Советско-финскй плен 1939-1944

Еще тяжелее приходилось советским офицерам и политработникам, которых содержали в тюрьмах. Их не только более строго охраняли и изолировали от населения, но и по мере возможности старались изолировать даже друг от друга, размещая в одиночных камерах. Впрочем, многие военнопленные были озлоблены на своих командиров, поэтому в некоторых случаях финны были вынуждены изолировать офицеров и политработников по их собственной просьбе.

Остальные пленные, которые находились в тюрьмах, вспоминали так: «Во время войны она (тюрьма) была заполнена военнопленными. Расселяли по отдельным камерам. Скученность была большая. Лежали на голых нарах. Ни матрасов, даже соломы, ни одеял не давали. Курева не давали. Песни петь не разрешали». Впрочем, иногда табак и бумагу военнопленные получали от финских заключенных. Как уже отмечалось ранее, большую часть уголовных преступников финны решили отправить на фронт, дабы освободить места для советских пленных. Однако в тюрьмах и колониях еще оставалось некоторое количество заключенных. Конечно, встречи проходили в обстановке секретности, финны передавали пленным хлеб и табак Предотвратить контакты между этими двумя группами финны не смогли, а в некоторых случаях и не пытались.

Как и в Советском Союзе, в Финляндии были созданы приемные и сборные пункты для временного содержания, регистрации и дальнейшей пересылки пленных к местам их постоянного размещения. Таких мест в Финляндии пять:

— приемный пункт Лиекса;

— приемный пункт Соткамо;

— приемный пункт Хюрюнсалми;

— приемный пункт Тайвалкоски;

— приемно-пересыльный лагерь Контиомяки.

Как правило, каждый из этих пунктов обслуживал определенный участок фронта. Например, через Тайвалкоски проходили советские военнослужащие, взятые в плен в районе Кухмо. Однако основная нагрузка ложилась на Хюрюнсалми, так как в него направлялись все бойцы и командиры РККА, плененные в районе Раате. Здесь была окружена и почти полностью разгромлена 44-я стрелковая дивизия.

В соответствии с положениями международных конвенций военнопленных необходимо было отправить как можно быстрее от линии фронта. Для конвоирования пленных был создан специальный батальон военной полиции. Однако, как правило, пленные не требовали усиленной охраны. В случае побега или нападения на стражу последним было разрешено применять оружие. Убийство военнопленного при этом расценивалось как вынужденная самооборона, но дело передавалось для расследования в финский военный трибунал. Но побеги были редки и случались лишь на этапе пере возки военнопленного в лагерь. Побеги же из лагерей во время Зимней войны не зафиксированы.

Священник из г. Оулу Ханнес Лейнонен, который во время Зимней войны оказывал медицинскую помощь военнопленным, вспоминал это время так:

«Те русские, которые могли самостоятельно передвигаться, — шли пешком. Раненых везли на грузовиках. Во время транспортировки никаких эксцессов не было. Боявшиеся замерзнуть военнопленные не предпринимали попыток к бегству» [67].

Первые советские пленные прибыли в Хюрюнсалми уже в самом начале декабря 1940 года. Их разместили в двухэтажном здании, принадлежавшем фирме Kajani оу, а затем, по мере поступления других групп, советских солдат и командиров распределяли по другим строениям. То есть, как и в СССР, их нередко размещали в зданиях, не предназначенных для содержания пленных. За военнопленными ухаживали женщины, члены организации «Лотта Свярд». Они готовили им еду, оказывали необходимую помощь раненым и больным красноармейцам.

Впрочем, русские пленные в Хюрюнсалми находились сравнительно недолгое время. После проведения предварительных допросов их отправляли в приемно-пересыльный лагерь Контиомяки. Лишь особо важные с точки зрения финнов военнопленные оставались в Хюрюнсалми. Здесь находился штаб командира 9-й финской дивизии полковника Хъялмара Сииласвуо (Нjalmar Siilasvuo (1892–1947)), который командовал операцией по разгрому 163-й и 44-й стрелковых дивизий. Таких пленных допрашивали с особой тщательностью в надежде получить дополнительные сведения о планах русских.

Крупнейшим местом сбора всех советских военнопленных, захваченных на севере Финляндии, был приемно-пересыльный лагерь Контиомяки. Он располагался в Молодежном клубе в километре от железнодорожной станции. Учитывая непродолжительное время пребывания в этом месте, можно сказать, что здание вполне соответствовало потребностям пленных. Как и в Хюрюнсалми, охрана здесь была малочисленная, но красноармейцы не пытались бежать.

Бывшие военные полицейские Арво Комппа и Олави Килпелайнен, охранявшие русских в Контиомяки, рассказывали:

«Первых советских военнопленных привезли в лагерь 5 декабря 1940 года. Они попали в плен под Суомуссалми. Потом каждый день они поступали в Контиомяки группами по 10 человек. Привозили их в основном вечером или ночью.

Одетые в телогрейки, тонкие ватные брюки, на ногах валенки, на головах — буденовки. Словом, они выглядели так, как мы представляли русских по пропагандистским листовкам. Приходилось только удивляться, как таких плохо одетых солдат отправляли воевать. Только у младших командиров и офицеров были овчинные тулупы, в которых точно не замерзнешь. В группе военнопленных была одна женщина. Но так как она была одета в ту же форму, что и остальные русские, выяснилось это только в лагере, когда она вышла по нужде на улицу» [68].

Проблема плохой экипировки военнослужащих Красной Армии, в том числе и нехватки в войсках теплого обмундирования, не была секретом для высшего военного и политического руководства Красной Армии. Этот вопрос поднимался на совещании при ЦК ВКП (б), посвященном итогам войны с Финляндией. Комдив Черняк, командир 136-й стрелковой дивизии, действовавшей на Карельском перешейке, в своем выступлении отмечал: «13 декабря я и комиссар докладывали Военному Совету 7-й армии… что много бойцов было босыми… потому что разбили обувь. Во многих случаях финнам приходилось одевать красноармейцев, чтобы те не замерзли. В госпиталях взамен испорченной одежды давали и вполне добротную. Выписку из госпиталя один из военнопленных Иван Сидоров, боец-десантник, вспоминал так:

«Передо мной валялся мой полушубок, весь в крови, оба валенка, разрезанные сверху вниз. Вдруг появилась Лизи (медсестра в госпитале, с которой у И. Сидорова завязались приятельские отношения. — Д. Ф .). Она решила меня «приодеть». Не новое, но чистое нижнее белье, наша русская телогрейка и ватные брюки защитного цвета… На ноги она нашла коричневые, еще довольно крепкие пьексы (финские сапоги с крючком на носках для лыж). На голову дала черную круглую меховую шапку, она была мне великовата, спадала иногда на глаза» [69].