Борис Рубцов - Гуситские войны (Великая крестьянская война XV века в Чехии)

Однако основным источником повышения доходов феодалов было усиление эксплуатации непосредственных производителей — крестьян. Каждый грош, поступавший в казну феодалов, был омыт кровью и потом крестьян. Там, где крестьяне оставались на своих наделах, т. е. в огромном большинстве случаев, неудержимо росли все виды феодальной ренты. Когда феодалу нужны были рабочие руки для пахоты или для уборки урожая, для работы на винограднике или на скотном дворе, он увеличивал размеры и разнообразил виды барщины. Если феодалу нужны были перевозочные средства для доставки продуктов из вотчины на рынок, на крестьян возлагались новые извозные повинности. Если пан или монастырь вели торговлю, их алчность не довольствовалась произведениями домена и они устанавливали для крестьян новые натуральные оброки. Наконец, неутолимая жажда денег, которые не только открывали манящую перспективу роскошной и разгульной жизни, но и давали возможность накопления сокровищ, могла быть удовлетворена самым простым и проверенным путём — путём всестороннего ограбления феодально-зависимых крестьян. Паны и монастыри повышали чинши, окружали пользование остатками общинных угодий плотной стеной финансовых рогаток. Рождение, свадьба, смерть — все события в крестьянской семье служили источником господских доходов, за всё требовал платы феодал, «милостиво» соглашавшийся принять новорожденного в число своих подданных, не брезгавший и последним имуществом умерших крестьян, лучшая часть которого переходила к нему в силу так называемого «права мёртвой руки». Свою долю добычи вырывал и поп, который крестил, венчал и отпевал крестьянина. Роль поборов и в особенности «права мёртвой руки» была особенно велика на юге. Правда, ненавистное народу «право мёртвой руки» к началу XV века стали ограничивать и сами феодалы. В 1386 году оно было уничтожено в некоторых, а в 1406 году — во всех вотчинах архиепископства Пражского. Эта отмена была вызвана как страхом перед усиливавшейся борьбой крестьян, так и финансовыми соображениями запутавшегося в долгах архиепископа: уничтожение «права мёртвой руки» сопровождалось взысканием с крестьян высокого единовременного побора. Примеру архиепископа последовали некоторые другие феодалы: [61] епископы Литомишльский, Оломоуцкий и т. д. Но крупнейшие светские магнаты южной Чехии — Рожмберки всячески оттягивали отмену «права мёртвой руки» на территории своих огромных владений. Самый большой из южных монастырей — Златокорунский — так и не совершил такой отмены. В части его обширных вотчин это право было уничтожено восставшими крестьянами уже в ходе Великой Крестьянской войны.

Разумеется, не везде и не всегда все виды феодальной ренты возрастали одновременно и в равной степени, но во всяком случае трудно было бы найти такой уголок Чехии, где общая сумма феодальной ренты за 50-100 лет до начала крестьянской войны не выросла бы. При этом на севере и в центре Чехии к денежным платежам крестьян прибавилось большое количество барщинных повинностей. Во многих сёлах существовала уже трёх-, четырёх-, иногда даже пятидневная и шестидневная барщина. Основная тяжесть барщины ложилась на плечи наиболее экономически слабой части крестьянства — подсоседков. С одной стороны, барщинные повинности распределялись непропорционально земельным наделам крестьян, а с другой стороны, зажиточные крестьяне могли нанять вместо себя заместителя и действительно делали это.

Порой крестьян принуждали работать «по воле господина», «столько, сколько будет работы», «столько, сколько будет приказано». Всё чаще в документах вотчинного хозяйства той поры стало встречаться слово «колон» — синоним крепостного человека. Появились целые группы крестьян — «роботариев», «тритуляторов» («молотильщиков»), отбывавших неограниченную барщину в господском хозяйстве. В некоторых местах центральной Чехии барщина даже вытеснила денежные и натуральные оброки. Здесь известны случаи, когда крестьян лишали их наделов. В одной из современных поземельных описей — урбарии [14] Урбариями называются документы, составленные вотчинной администрацией для упорядочения взимания феодальной ренты с крестьян. В урбарии заносились сведения о количестве земли в селе или вотчине, о нормах обложения феодально-зависимых крестьян, о размерах крестьянских участков, об условиях замены барщинных и натуральных повинностей и т. п. Вместе с тем урбарии содержат ценные и многочисленные сведения об особенностях сельскохозяйственного производства в Чехии того времени, о технике сельского хозяйства, о видах культур, о скоте. Большинство сохранившихся урбариев XIV — начала XV века было составлено во владениях архиепископства Пражского, крупнейших монастырей, а также панов Рожмберков. Страговского монастыря прямо говорится [62] о том, что аббат, «движимый страстным влечением к крестьянским полям», включил их в состав домена, а крестьян этого села перевёл с чинша на барщину. На юге наблюдалась несколько иная картина. Здесь всё возраставшие денежные платежи крестьян отодвигали на задний план все остальные виды ренты.

Усиление эксплуатации чешского крестьянства сопровождалось ухудшением его юридического положения. Для феодалов северной и центральной части Чешского королевства, заинтересованных в барщинном труде крестьян, было важно прикрепить их к земле и лишить даже традиционного права крепостных переходить в известных случаях к другому феодалу. Для вотчинников южных областей превращение феодально-зависимых крестьян в совершенно бесправных и беззащитных крепостных было также выгодно. Оно сулило им неограниченные возможности повышения платежей, установленных обычаем, и введения новых поборов. Поэтому в 1380 году моравский сейм запретил переход крестьян к другому феодалу без особых документов, выдача или невыдача которых целиком зависела от усмотрения господина. В Чехии такого закона не было, и феодалы обходились без него. Они насильно изгоняли крестьян или, напротив, удерживали их, если это было им нужно. Об этом говорит нам Томаш Штатный, который напрасно призывал феодалов не задерживать сидой крестьян, желающих перейти к другому владельцу. Произвол феодалов оставался безнаказанным, тем более что в 1402 году во всех чешских землях крестьянам было воспрещено обращаться в суд с жалобой на господ. Крестьяне лишались всякой надежды добиться мирным путём какого-либо улучшения своего положения. Им оставалось лишь одно средство борьбы против феодалов — вооружённое выступление. Но почва для такого выступления была не в одинаковой степени подготовлена на севере и на юге.

В южных областях Чехии товарно-денежные отношения глубже затрагивали крестьянские массы. Денежные платежи давно уже составляли здесь основу всех крестьянских повинностей. Вместе с тем на юге была более сильно [63] нарушена вековая замкнутость крестьянского хозяйства. Жители разных сёл почти ежедневно сталкивались друг с другом в сфере насущных жизненных интересов. Работая на своём карликовом участке, крестьянин южной Чехии, барщинные повинности которого были сравнительно невелики, должен был проявлять максимальную гибкость и настойчивость, совершенствовать и разнообразить свои трудовые навыки, ибо без этих качеств он не мог бы прожить. Южночешский крестьянин не был так рабски прикован к своему участку, как крепостной севера. Продавая на ближайшем городском рынке или на сельской ярмарке продукты своего хозяйства — а это было тем важнее, что господин требовал всё более и более крупных денежных платежей, — крестьяне постоянно общались друг с другом, обогащали свой производственный опыт и расширяли кругозор. Фактическая самостоятельность в хозяйственной деятельности и порождённое этим сознание ответственности за себя и своих близких способствовали воспитанию в крестьянах южной Чехии чувства собственного достоинства, которое не могли искоренить никакие злодейства панов и их приспешников. Всякое проявление произвола и самоуправства господских управителей крестьянин юга воспринимал острее, чем его собрат на севере. Поэтому здесь раньше созрело возмущение крестьян против эксплуатации и закрепощения, зародилось великое чувство классовой солидарности с другими крестьянами. Здесь складывалось смутное и не вполне осознанное представление об общности интересов крестьянства с городской беднотой — плебсом, который сам состоял в значительной мере из недавних крестьян и в ряды которого каждый крестьянин южной Чехии мог попасть в силу многих событий его жизни.