Валерий Шамбаров - Царь грозной Руси

Преобразования в России начались в 1549 г., через полтора года после того, как к власти дорвались Сильвестр и Адашев. Такой промежуток сам по себе ставит под сомнение, что реформы инициировались «избранной радой». Но ведь царь и сам взрослел, многое видел, общался в походах с воинами, смотрел на жизнь подданных, когда ходил в паломничества. Несмотря на старания советников «монополизировать» государя, заметное место при нем занимали родственники жены — Захарьины, Морозовы. Не забывал Иван Васильевич и своего учителя, митрополита, против него Сильвестр выступать не рисковал.

Один из серьезных политических шагов царь сделал на переговорах с Литвой. Там скончался король Сигизмунд, а его наследник Сигизмунд II Август опять проигнорировал Москву, не известив о смерти отца. Это было уже дипломатическим хамством, и королю напомнили в резких тонах, а заодно указали, что истекает семилетний срок перемирия. В январе 1549 г. паны все же прислали делегацию. Как обычно, возникли территориальные споры. Добавилось нежелание Литвы признавать за Иваном IV титул царя. В ответ и он не признал за Сигизмундом II титулы «короля русского и прусского». А после традиционных препирательств сошлись на том, чтобы продлить перемирие на 7 лет. Но выяснилось, что в прошлом договоре, заключенном при Шуйских, литовским евреям предоставили право свободно торговать в России. Царь самолично исключил из соглашения этот пункт.

Сигизмунд II всполошился — он слишком много был должен евреям. И теперь-то он в молчанку не играл, сразу отписал царю, просил, требовал. Видимо, и многие бояре были не против дать разрешение, они же его дали в 1542 г. Но царь остался непреклонен, въезд евреев в Россию категорически запретил. А королю ответил, что «сии люди провозили к нам отраву телесную и душевную: продавали у нас смертоносные зелья и хулили Христа Спасителя; не хочу об них слышать» [49]. Под душевной отравой, очевидно, понималась ересь, и в принятии решения, скорее всего, сыграл роль святитель Макарий, ученик св. Иосифа Волоцкого. Но нетрудно понять, что шаг царя был важен и для российской экономики: от свободной торговли евреев страдали отечественные купцы, ремесленники, интересы казны, утекали за границу золото и серебро.

А в феврале–марте прошел ряд мероприятий, в организации которых тоже явно участвовал митрополит. В них было много общего с торжествами 1547 г. — и попытка достичь общего примирения и согласия, и Освященный Собор с канонизацией святых. Но два года назад центральным событием было венчание на царство, а теперь впервые в русской истории был созван Земский Собор. В Москву было велено приехать всем чинам Боярской Думы, государева двора, иерархам Церкви, представителям разных сословий от других городов. «Избранная рада» в таком широком собрании была абсолютно не заинтересована. Она-то уже находилась у власти. Но царь осознал, что смена боярских группировок у руля государства никаких перемен к лучшему не дает, и решил обратиться ко «всей земле». У историков этот Собор получил название «собор примирения» — целью ставилось объединить разные слои населения, забыть взаимные счеты и общими усилиями выработать меры для укрепления и оздоровления державы.

Открытие состоялось 27 февраля. Но оно было совсем не парадным. Царь начал с того, что обратился к митрополиту и священнослужителям с искренним покаянием в своих грехах и в том зле, которое во время его правления творилось в государстве. И обратился он не только к духовенству. Вышел на Красную площадь и с лобного места каялся перед собравшимися массами народа. Царь кланялся простолюдинам! Признавал, что бояре, правившие в его малолетство, притесняли людей, а он оставался «глухим и немым, не внимал стенанию бедных». Боярам пришлось изрядно попотеть. Иван Васильевич прилюдно вопрошал их: «Какой ответ дадите нам ныне? Сколько слез, сколько крови от вас пролилось? Я чист от сей крови, а вы ждите суда небесного». Но жестокости царь не хотел, объяснял народу: «Нельзя исправить минувшего зла, могу только впредь спасать вас… Оставьте ненависть, вражду, соединимся любовью христианской. Отныне я ваш судия и защитник» [49].

Много обвинений звучало и на заседаниях Собора. Говорили о беззакониях и обидах, которые чинились «детям боярским и всем христьянам» [36], о неправедных судах, поборах, о бесправии простых людей перед власть имущими. Бояре винились и просили прощения. Царь обещал положить конец такому положению, но суровые наказания грозили только на будущее. Была сделана попытка обойтись без этого, преодолеть кризис миром и согласием. Прошлое, предавалось забвению, все опальные прощались. Но Собор не ограничился разбором преступлений и предупреждением виновников, он принял целый ряд ключевых решений. Отныне все обиженные получали право подавать челобитные царю, рассматривать их требовалось быстро и без волокиты. Дети боярские, жаловавшиеся, как их обирали местные правители, выводились из-под суда наместников. Они служили государю — и подлежали только царскому суду. Кроме того, было выявлено, что одной из главных причин злоупотреблений является запутанное законодательство, и Собор постановил разработать новый Судебник.

Чтобы государственное управление не замыкалось в узкой группе лиц, была значительно увеличена Боярская Дума, c 18 до 41 человек. Иерархи Церкви вместе с царем провели отдельные заседания Освященного Собора, на которых канонизировали еще 16 святых — князя Всеволода-Гавриила Псковского, мучеников князя Михаила Черниговского и боярина его Феодора, святителей Нифонта, Евфимия, Стефана Пермского, преподобных Саввы Вишерского, Ефросина Псковского, Григория Пельшемского и др.

А для исполнения решений Земского Собора возникли первые в России правительственные учреждения — «избы», они же «приказы». Раньше государь «приказывал» возглавить то или иное дело придворному или боярину, который привлекал для этого помощников. Когда выполняли порученную работу, их функции заканчивались. Теперь для приема челобитных была создана постоянная Челобитная изба. А вслед за ней по такому же принципу появилась Посольская изба, аналог министерства иностранных дел. Слово «изба» означало здание, где служили чиновники, а наряду с ним употреблялось и обозначение «приказ». Кстати, на Западе таких учреждений еще не существовало.

Но идеи реформ сразу же стали искажаться персональными назначениями. Во главе Челобитной избы царь поставил своего «добродетельного» друга Адашева, к которому испытывал полное доверие. А рядом с ним тут как тут оказался и Сильвестр. Летописец даже указывал, что они в Челобитной избе «вместе сидели» [138]. То есть могли определять, каким жалобам давать ход, каким нет (а какие доносы инспирировать). Своим влиянием на царя они по-прежнему контролировали «кадровую политику», и при расширении Думы в нее вошли те же лица из «избранной рады»: Курлятев, Шереметев, Палецкий, сам Адашев получил чин думного дворянина. А руководить Посольский избой царские советники выдвинули Ивана Висковатого. Он был умным и талантливым дипломатом, но занимал скромный пост подьячего. Его резко возвысили — а за это он, конечно, должен был соблюдать верность своим благодетелям.