Валерий Шамбаров - Царь грозной Руси

Однако русские любили и щегольнуть. В праздники наряжались в богатые терлики, ферязи, цветные сорочки, шубы, покрытые дорогими тканями — бархатом, парчой. Женщины красовались в опашнях и летниках из яркой материи. Делались сапожки и башмаки из сафьяна, тисненой кожи. Все это дополнялось вышивкой, жемчугом, фигурными пуговицами. Носили и украшения: ожерелья, оплечья, серьги, подвески. Иностранцы отмечали, что даже простолюдинки имели украшения из драгоценных металлов. Замужняя женщина убирала волосы под кику или платок-убрус. А девушки надевали венцы или головные повязки и гордились своими косами. Переплетали их лентами, а иногда и жемчугом, шелком, золотыми нитями. В целом наряды были яркими и гармоничными, радовали глаз.

И было где пофорсить в них. Праздники были общенародными, в них участвовали и царь, и Церковь, и все население. Пышные торжества проводились на Рождество, на Крещение — освящали воду в Иордани, многие тут же купались. На Вербное Воскресенье устраивалось шествие, сам государь вел под уздцы «ослятю» — лошадь, на которой ехал митрополит. Вместе, всем миром, встречали Пасху, Благовещение, новый год (1 сентября) и другие праздники. Были особые обычаи для каждого из них. Веселились на масленицу, устраивали братчины на Петров день, крестные ходы на Воздвижение Креста Господня.

Иностранцы упоминали «конские бега и другие увеселения», качели, спортивные состязания: «Молодежь упражняется в разнообразных играх, весьма близких, однако к военному искусству, они состязаются, например, в бегании взапуски, кулачном бою, верховой езде, стрельбе. В каждой игре есть свои награды, и особенная честь оказывается тому, кто лучше всех владеет луком» [105]. Были и другие народные праздники, с которыми Церковь пыталась бороться, видя в них пережитки язычества — ночные гуляния и купания на Купалу (Рождество св. Иоанна Предтечи), святочные гадания, оклички мертвых на Радуницу, Троицу и др. Но эти обряды сохранились вплоть до XIX в., искоренить их не получилось. (Впрочем, если уж на то пошло, языческой сути в них не осталось, она давно забылась, а древние ритуалы превратились в обычные деревенские развлечения, помогавшие украсить и разнообразить жизнь.)

Иногда можно встретить утверждения, будто Иван Грозный и Стоглав осудили и запретили игры скоморохов. Но историки, повторяющие их, попросту не читали Стоглав. Он запретил только «бесовские песни» и игры на свадьбах, где подобные потехи смешивались с церковным чином венчания. Обращалось внимание и на тех скоморохов, которые «совокупясь ватагами многими до 60 и до 70 и до 100 человек и по деревням у крестьян сильно едят и пиют, и из клетей животы грабят и по дорогам разбивают» [130]. То есть, когда скоморошество превращалось в прикрытие уголовных преступников. Во всех прочих отношениях народное творчество ограничений не знало и преследованиям не подвергалось. Люди и песни пели, и хороводы водили, и музыкой себя тешили.

Жили в деревянных домах. Но вовсе не из-за того, что не умели строить каменных. Деревянные дома были более здоровыми и уютными. Флетчер отмечал: «Деревянные постройки для русских, по-видимому, гораздо удобнее, нежели каменные и кирпичные, потому что в последних большая сырость, и они холоднее, чем деревянные». Даже у царя каменные палаты служили для торжественных приемов, а сам он и его родные жили в деревянных теремах. Очень редко, у самых бедных семей, дома были одноэтажными. Чаще их возводили в два яруса. И тоже старались делать понаряднее, украшали резьбой наличники, конек кровли, крыльцо. Те же плотники, которые строили дом, обычно изготовляли и «нутрь»: лавки, скамьи, столы.

К жилой избе примыкал комплекс хозяйственных построек: клети для хранения имущества и запасов, повалуши (летние домики), хлев, конюшня, овин, амбар. Часто они соединялись между собой переходами-сенями. Во дворе разводился сад, огород, почти всегда имелась баня. У ремесленников тут же располагались мастерская, магазин. Вместе жила семья из нескольких поколений: родители, дети, у состоятельных — слуги, работники. А дворы бояр и богатых купцов представляли собой настоящие «городки» с сотнями обитателей. Города строились просторно, с широкими улицами, были чистыми — за этим следили земские власти. Улицы и площади мостились деревянными плахами, на ночь перекрывались рогатками от воров, выставлялась охрана. Каждый человек, если он выходил из дома в темноте, обязан был иметь горящий фонарь, иначе могли задержать до выяснения личности.

Русские были очень чистоплотными, ходили в баню не реже двух раз в неделю. В летнее время, чтобы предохраниться от пожаров, топить личные бани возбранялось, но существовали общественные. И вот это иностранцы отмечали наперебой. Для них самих это было очень необычным. Флетчер даже доказывал, что от частого мытья портится цвет лица. Увидеть бани старались все чужеземцы, приезжавшие в Россию — примерно так же, как в наше время сходить в Большой театр. И конечно же, зарубежные гости так целеустремленно ходили в них не только ради экзотики, а еще и на голых баб поглазеть. В Пскове до середины XVI в. мужчины и женщины вообще мылись вместе. Причем в бани приходили и монахи, монахини. Но это не считалось чем-то неприличным — баня есть баня. Псковский обычай был запрещен только Стоглавом.

В остальных городах мужские и женские отделения разделялись, но имели общий коридор. Напарившись, люди обоих полов выскакивали окунуться летом в реку, а зимой в снег (кстати, еще одна иллюстрация к «закрепощению женщин»), выбегали зачерпнуть воды. Уж наверное, девицы или молодки не без умысла щеголяли телами перед добрыми молодцами, однако это не предполагало никакого разврата. В конце концов, люди пришли помыться, получить удовольствие в парной, а если попутно кто-то посверкал своими прелестями, ну и что? Не убудет. Это не было нарушением общественной морали и никого не смущало.

И тем более не могло возникнуть даже мыслей о чем-либо зазорном в священнодействах — массовых купаниях на праздники Крещения Господня, Преполовения, Происхождения честных древ Животворящего Креста. Хотя иностранцы и на эти торжества стремились в первую очередь ради «пикантных» зрелищ, но почему-то объявляли непристойными не собственное поведение, а русские обычаи.

Разумеется, о нравах нашего народа за границей могли брехать что угодно. Но вот что писал о русских Альберт Кампензе — не в пропагандистских памфлетах, а в конфиденциальном докладе папе римскому: «Обмануть друг друга почитается у них ужасным, гнусным преступлением; прелюбодеяние, насилие и публичное распутство также весьма редки; противоестественные пороки совершенно неизвестны; а о клятвопреступлении и богохульстве вовсе не слышно. Вообще они глубоко почитают Бога и святых Его… В церквях не заметно ничего неблагопристойного или бесчинного, напротив, все, преклонив колена или простершись ниц, молятся с искренним усердием… Московитяне были бы гораздо праведнее нас, если бы не препятствовал тому раскол наших церквей». Указав на некоторые различия с католическими догматами, он делал вывод: «Во всем прочем они, кажется, лучше нас следуют учению Евангельскому» [102, 105]. Приукрашивать русских перед папой итальянцу Кампензе было совершенно незачем. Не тот случай.