Марк Алданов - Эрфуртское свидание

С Эрфуртским свиданием произошло то, что происходило с большинством таких конференций. Было достигнуто соглашение, из которого ровно ничего не вышло. Как будто было разрешено все, на самом деле не было разрешено ничего. Делу мира оно только повредило.

Для соблюдения формы Наполеон и Александр решили обратиться к Англии с торжественным предложением заключить окончательный и прочный мир на началах uti possidetis {4} 4 Формула взаимного признания прав воюющих сторон на занятие ими территорий. . Оба императора отлично знали и ни от кого не скрывали, что предложение не имеет ни малейшей надежды на успех. Оно успеха и не имело.

Франция предоставила России относительную свободу действий на Балканах. Но Наполеон в мыслях не имел отдавать России Константинополь и явно надеялся на то, что русская армия на Балканах завязнет. Действительно, о завоевании Константинополя и речи не было. Правда, новая русско-турецкая граница прошла по реке Прут. Однако потери русской армии в этой войне были огромны: она потеряла почти половину своего состава (при одном неудачном штурме Рушука потеря была почти в 8000 человек). Вдобавок так называемая военная партия в России не слишком интересовалась этой войной и ее результатами {5} 5 Умнейшие русские генералы XIX века и вообще не считали нужным завоевание Константинополя. Знаменитый Тотлебен, фактически командовавший русскими войсками в пору войны 1877—1880 годов, шел даже и дальше. Он писал 6 января 1878 года с театра военных действий: «Мы вовлечены в войну мечтаниями наших панславистов и интригами англичан. Освобождение христиан из-под ига ислама — химера. Болгары здесь живут зажиточнее и счастливее, чем наши русские крестьяне; их задушевное желание, чтобы их освободители по возможности скорее покинули страну. Они платят турецкому правительству незначительную подать, несоразмерную с их доходами, и совершенно освобождены от воинской повинности. Турки вовсе не так дурны, как об этом умышленно прокричали: они народ честный, умеренный и трудолюбивый» (Русская старина. Ноябрь, 1886. С. 468). «История русского империализма» вообще пока не написана. В ней окажутся и факты совершенно неожиданные. .

Со своей стороны, император Александр, весьма недавний союзник австрийского императора, принял перед Наполеоном обязательства быть его союзником в случае войны между Францией и Австрией. Такая война действительно возникла в следующем году, и Александр I «выполнил обязательство»: русские войска были двинуты против Австрии. Но это была даже не drôle de guerre, a просто комедия с немногочисленными человеческими жертвами. В пору русско-австрийской войны 1809 года царь в письме к Наполеону издевался над австрийцами: «Этот эрцгерцог, который хочет померяться силами с императором Наполеоном! Какое безумие!» Но чрезвычайный австрийский посол князь Шварценберг «в частном порядке» оставался в Петербурге, и в разговорах с ним Александр I желал Австрии полной победы и обещал этому не мешать. Русским генералам давались соответственные инструкции. Все же «генерального сражения» между русским и австрийским войсками избежать никак нельзя было. Оно произошло при Подгурже 14 июля 1809 года, и в нем с русской стороны были убиты два казака и ранены два офицера. За всю войну были выданы две награды.

Так было в главном. Так было в мелочах. Наполеон и Александр в Эрфурте обещали друг другу встретиться не позже чем через год. На самом деле они больше никогда не встречались. В виде личной услуги царю Наполеон согласился уменьшить прусскую контрибуцию со 150 миллионов до 130; это тоже оказалось комической уступкой, так как с Пруссии не удалось получить и 130 миллионов. Обе стороны обещали немедленно извещать одна другую о получаемых ими дипломатических предложениях, и никогда они так тщательно не скрывали всего друг от друга, как после Эрфурта. И еще очень увеличился шпионаж.

Из плана брака Наполеона с великой княжной также ничего не вышло. Талейран посоветовал царю первым заговорить об этом с Наполеоном, а затем сослаться на необходимость преодоления разных семейных препятствий, затянуть дело и провалить его. Александр I так и сделал. Наполеон сначала был доволен, затем разгадал замысел и затаил злобу. Позднее любезно сообщил царю, что женится на дочери австрийского императора, так как великая княжна слишком молода. Вышло, следовательно, что отказался он. Царь очень обиделся.

До последнего дня Эрфуртского свидания императоры были, казалось, в самых лучших отношениях. Впрочем, и четырьмя годами позднее, в самый день отъезда царя из Петербурга в Вильно, за два месяца до начала Отечественной войны, когда все в мире ждали ее со дня на день, Румянцев, по приказанию Александра, вызвал к себе французского посла Лористона и объявил ему, что в Вильне, как и в Петербурге, император Александр останется «другом и самым верным союзником императора Наполеона». Приблизительно то же самое говорил и Наполеон.

Тем не менее есть все основания думать, что в Эрфурте оба императора чрезвычайно раздражали друг друга. Мелких уколов с обеих сторон было немало - обычное явление на международных конференциях, одна из причин, по которым они чаще всего ухудшают отношения между правителями, а иногда и ускоряют катастрофы. Едва ли в какой-либо другой среде эти булавочные уколы, личные столкновения, незначительные как будто обиды и инциденты имеют такое значение, как в дипломатической. Проходят они как будто незамеченными, а через много лет из разных мемуаров видишь, какое значение они имели. Независимо от глубоких политических причин распри между демократиями и СССР, вполне возможно, что Сталин, Молотов, Вышинский сами по себе «действуют на нервы», например, Черчиллю. Это, разумеется, случай особый. Но и в пределах демократий личные отношения между Клемансо и Вильсоном, иногда совершенно терявшими самообладание, тоже никак не способствовали переговорам 1919 года, и без того не слишком удачным. Так было и в Эрфурте. Там все завидовали Наполеону, и у всех он вызывал скрытое раздражение: его Франция была слишком могущественна. Теперь по сходным, хоть никак не тождественным причинам на европейских конференциях вызывают раздражение Соединенные Штаты. Но и другие государственные люди в Эрфурте, как и теперь, от беспрестанных встреч никак друзьями не становились. Под конец Венского конгресса они просто ненавидели друг друга. Каждый второстепенный дипломат был уверен, что он умнее и искуснее Талейрана, - вроде как у Достоевского Ракитин был убежден, что пишет стихи лучше, чем Пушкин.

Оба императора покинули Эрфурт 14 октября, разумеется, с объятиями и дружескими словами. Один ускакал на восток, другой - на запад. Уезжавший с Наполеоном Талейран, пожимая руку Александру, шепнул ему: «Как жаль, что вы не можете с ним поменяться колясками!» Будущий «кузен Анри» жаловаться, собственно, не мог: и деньги получил, и племянника устроил. Но, по-видимому, был не очень доволен и он. Уж он-то, наверное, ясно видел, что ничего хорошего из Эрфурта не выйдет.