Елена Майорова - Личная жизнь Петра Великого. Петр и семья Монс

В компании Меншикова Петр не так болезненно ощущал одиночество и горечь утраты, когда через восемь месяцев после смерти Лефорта скончался шестидесятичетырехлетний Патрик Гордон, его военный наставник и верный друг. Кончина добропорядочного католика Гордона не сопровождалась никакими сверхъестественными явлениями. Царь распорядился отправить похороны старого солдата с той же пышностью, что и генерала Лефорта. Сам он в темном платье со скорбным выражением лица угрюмо шагал впереди траурной процессии с первой ротой любимого им потешного Преображенского полка.

Но не только кончинами ознаменовался этот год.

В начале 1699 года Петр устроил судьбу Матрены (Модесты) Монс. Он остался ей благодарен за первые шаги, которые она помогла ему сделать в Немецкой слободе, — опекала, обучала, вселяла уверенность. Отбросив женское самолюбие, способствовала сближению Петра с сестрой Анной. В благодарность царь подыскал ей мужа, представителя знатной лифляндской семьи фон Балкенов, Федора Николаевича Балка.

Двадцатичетырехлетний майор шведской службы Николай Балк предпочел служить русскому царю, был принят в войска Алексея Михайловича с чином полковника и после возвращения Петра из Европы успел сформировать два учебных солдатских полка, носившие темно-красные и темно-зеленые кафтаны. Затем он на свои деньги создал собственный полк, воевавший под Нарвой, в Ингерманландии и Эстляндии и в канун Полтавской битвы преобразованный в Новгородский солдатский полк. Имя Николая Балка перестает встречаться после 1704 года.

Его сын Федор наследовал профессию отца. Вместе с Петром он прошел блестящий военный путь от Нарвы до Полтавы, воевал в Померании, Штеттине, участвовал в Стокгольмском походе. Ратным трудом заработал чин генерала-поручика, имел орден Андрея Первозванного и, как знак особого благоволения царя, портрет его величества, осыпанный бриллиантами.

Он был одним из любимых полковых командиров Петра.

Боевой генерал Балк привязался к своей хорошенькой жене и не попрекал ее прошлым. Впрочем, внимание царя к супруге или дочери начинало почитаться не как бесчестие, а как милость.

Анна получила несколько имений и ежегодный пенсион в 708 рублей. Петр пожаловал ей деревню Дудино в Козельском уезде со 195 дворами, построил мызу в немецком стиле, прикупил породистых коров и другую живность. Поставленные им люди вели хозяйство, и Анна с удовольствием участвовала в этих простых сельских заботах. Обычно прижимистый царь подарил фаворитке свой портрет в рамке, осыпанной бриллиантами. Она стала влиятельной фигурой, успешно вмешивалась в тяжбы, пользуясь именем Петра, и получала за это богатые подарки, в основном драгоценности. Но главным желанием Анны было выйти замуж. Стать почтенной женщиной, иметь детей, удобный и красивый дом, огород, вести хозяйство.

Вместо этого ей приходилось выступать в качестве официальной метрессы государя, участвовать в «утехах непотребных» и общаться с его буйными любимцами. Со многими у нее сложились добрые отношения, она была милой женщиной, ее находили красивой и приятной. Зато Меншиков ее не любил. Может быть, он завидовал возрастающему влиянию Анны на царя, может быть, просто ревновал: он тоже пользовался расположением Петра.

Анна настаивала, чтобы вместе с ней приглашалась ее мать Матрена Ефимовна, и тем самым сохраняла определенную респектабельность даже при всех бесчинствах петровского застолья.

Фаворитка особенно нравилась иностранцам, привыкшим, что многие дела в Европе решаются через женщин. Кроме того, немецкий был ее родным языком, поэтому к ней тяготели «цесарцы» и представители мелких германских княжеств.

В окружении Петра Анна встретила саксонского посла Ф. Кениг-сека. Он полностью соответствовал ее идеалу мужчины. Изящный и ловкий, всегда нарядно и по моде одетый, саксонец излучал доброжелательство и был очарователен в общении. Его беседа отличалась занимательностью, манеры были безукоризненны. Почтительное внимание Кенигсека к Анне разительно отличалось от грубовато-собственнического обращения Петра. Разумеется, Кенигсек не был простаком, иначе не был бы и дипломатом, и понимал опасность романа с официальной возлюбленной царя. Неясно, на что он надеялся: то ли на то, что царь выдаст Анну замуж, как было принято поступать с отставными любовницами при европейских дворах, или что все как-нибудь само собой утрясется. Пока же тайная и опасная любовная интрига с прелестной женщиной глубоко его захватила.

А как же Петр? Любила ли его Анна? И каков был человек, которого она должна была любить? Внешне это был худощавый мужчина очень высокого роста — два метра восемь сантиметров, отнюдь не богатырского телосложения (не более современного 48-го размера), с узкими плечами, сильными грубыми руками и весьма маленькими для его роста ступнями 39-го размера. Фигуру Петра несколько портили тонкие ноги, но в целом в молодости он был достаточно пропорционален. По воспоминаниям видевших его, «волосы у него были густые, короткие, темно-каштанового цвета, глаза большие, черные, с длинными ресницами, рот хорошей формы, но нижняя губа немного испорченная; выражение лица прекрасное, с первого взгляда внушающее уважение». Очень рано у него стала трястись голова, и на красивом круглом лице в минуты раздумья или душевного волнения появлялись безобразившие его судороги. Непривычка следить за собой и сдерживать себя сообщала его большим блуждающим глазам резкое, иногда даже дикое выражение, вызывавшее невольную дрожь в слабонервном человеке.

Ранний период жизни Петра отображен на портрете, написанном в 1698 году в Англии по желанию короля Вильгельма III живописцем Кнеллером [17] Современники называли этот портрет льстивым, сходство с оригиналом — весьма приблизительным. . На нем двадцатипятилетний Петр с длинными вьющимися волосами весело смотрит на зрителя своими круглыми глазами. Несмотря на некоторую слащавость портрета, художнику удалось поймать неуловимую веселость, даже насмешливость выражения лица царя, напоминающую сохранившийся портрет бабушки Стрешневой.

Его подвижность, торопливость, потребность в перемене мест, в быстрой смене впечатлений делали его неудобным в общежитии. Он вечно и во всем спешил. Его обычная походка при понятном размере его шага была такова, что спутники с трудом поспевали за ним вприпрыжку. Ему трудно было усидеть на месте: на продолжительных пирах он часто вскакивал со стула и выбегал в другую комнату, чтобы размяться. Эта подвижность особенно в молодые годы делала его большим охотником до танцев. Он был привычным и веселым гостем на домашних праздниках вельмож, купцов, мастеров. Много и недурно танцевал, хотя и не обучался танцам, а «перенимал» это искусство на вечерах у Лефорта.