Елена Майорова - Личная жизнь Петра Великого. Петр и семья Монс

К этому периоду относится самый известный портрет Петра кисти голландца Карла Моора. На портрете в складе губ и особенно в выражении глаз, как будто болезненном, почти грустном, чувствуется усталость: думается, вот-вот человек попросит отдохнуть немного. Усы точно наклеенные. Нет следа юношеской самоуверенности, нет зрелого довольства своим делом.

Единственный выживший сын Петра от Евдокии Лопухиной, царевич Алексей в неполных десять лет был оторван от матери. Со своей обычной бесцеремонностью, даже бессердечностью царь передал мальчика на воспитание сестре и забыл о нем. Царевна не любила мать Алексея, и сын Евдокии не вызывал у нее нежных чувств. Она стремилась построить собственную жизнь — хотя бы в тех пределах, которые были поставлены Петром. Племяннику не было в ней места.

Мальчик, взлелеенный царицей как единственное дитя и как залог ее положения, залюбленный и заласканный, в одночасье был лишен всего тепла и нежности, которые его до тех пор окружали. Уже не младенец, он мог судить — и осуждать — царя. Наверное, именно это жестокое разлучение с матерью привело в конце концов к той страшной трагедии, которая разыгралась 18 лет спустя.

«После того, что случилось между царем Петром и царицей Евдокиею, сердце царевича Алексея неизбежно должно было склониться на сторону матери; и по мере того, как отец упорно держал несчастную мать в утеснении, в сердце сына укоренялись нелюбовь и отвращение к родителю. Так должно было произойти, так и случилось. Естественно, должно было возникнуть в нем и отвращение от того, что было поводом к поступку отца с его матерью или что близко способствовало гонению, которое терпела его мать. Петр отверг Евдокию оттого, что ему нравилась другая женщина, а эта другая понравилась ему по иноземным приемам; в Евдокии Петру казались противными ее русские ласки, русский склад этой женщины. Петр осудил невинную супругу на монастырскую нищету в то самое время, когда объявил гонение русскому платью и русской бороде, русским нравам и обычаям, и естественно сыну было возненавидеть иноземщину за свою мать и стало ему в противоположность с иноземщиной дорогим все московско-русское… Все, что страдало с его матерью, должно было возбуждать в нем сочувствие; разом с матерью терпел русский народ, разоряемый завоевательными предприятиями Петра», — писал Н. Костомаров.

Еще не все было потеряно: удели Петр какое-то внимание сыну, прояви немного доброты в это тяжелое для ребенка время, и он мог бы полюбить отца. К несчастью, маленький мальчик не занимал никакого места в интересах царя.

Но он был царским сыном и единственным продолжателем династии; некогда его рождение буквально окрылило царя, он увидел в ребенке свое продолжение. Алексея нельзя было не принимать в расчет. Многие ждали и надеялись на наступление нового царствования.

Среди множества интересных дел, реализации разнообразных порывов и желаний царь с трудом выделял время на заботу о наследнике. Алексей видел отца лишь в роли наставника, сурового и раздраженного. Ни одного ласкового слова; все одни упреки, угрозы, иногда побои.

Петр понимал, какую дурную услугу оказали ему любимая матушка и ее советники, практически лишив образования, необходимого для управления державой. Со своим пока единственным сыном он не хотел повторить подобную ошибку. Поэтому, едва развязавшись с Евдокией, он распорядился отдать сына в учение. Сначала царь планировал отправить ребенка в Дрезден, но не решился подвергнуть его опасностям войны — Карл XII взял столицу Саксонии.

Никакими божескими, человеческими законами, даже соображениями государственной необходимости (хотя последняя чаще всего выставляется как основная причина) нельзя было оправдать то ужасное, что впоследствии сотворил Петр с собственным сыном. Поэтому задним числом следовало представить царевича чудовищем, которого едва земля носит, приписать ему какую-то особенную, с детства присущую испорченность.

Естественно, и приглядывали за ним люди недостойные, и учили его исключительно бездари и алкоголики. Даже оставив в стороне вопрос о том, кто же приставил к ребенку таких неудачных учителей, полезно рассмотреть вопрос о них беспристрастно.

Русской грамоте царевича обучал Никифор Вяземский — «человек слабовольный, лишенных знаний и педагогических способностей», «человек ничтожный», как характеризует его советская историография. Вяземский принадлежал к хорошей фамилии, считался образованным человеком и хорошим ритором — это объективная, а не эмоциональная характеристика. Ну принадлежал он к знатному роду, никуда от этого не уйдешь. Происходил от Рюрика, от князей Смоленских; знаменитый Афанасий Вяземский был советником и любимцем Ивана Грозного, в их роду были дипломаты и сановники, известный Петр Вяземский — друг Пушкина. Даже то, что именно Никифору доверили начальное образование царского сына, которого еще не планировали убивать, свидетельствует в его пользу. Алексей на всю свою недолгую жизнь сохранит приязненное отношение к первому учителю.

Главным воспитателем царевича был определен Александр Данилович Меншиков. Тут комментарии излишни. Но в помощники воспитателю пригласили просвещенного иностранца барона Генриха Гюйссена, имевшего университетское образование. Два года царевич учился по плану, составленному Гюйссеном и утвержденному Петром, и довольно быстро овладел немецким языком, на котором говорил свободно, и отчасти французским. Как любой европейский дворянин, Алексей охотно занимался верховой ездой. Он обучался арифметике и геометрии, географии и картографии, фехтованию и танцам.

Советский историк Н. Павленко утверждает, что царевич лишь в восемнадцать лет одолел четыре арифметических действия и еще позже познакомился с основами фортификации. Прямо какой-то слабоумный — не мог одолеть арифметику, которую на бытовом уровне знали даже крестьяне; как такому доверить престол?

В действительности очевидно, что Гюйссен блестяще справлялся с возложенными на него обязанностями. Практичный Петр решил использовать его более рационально и привлек к осуществлению дипломатических миссий вне России. А учитель и ученик, по-видимому, привязались друг к другу: занятой дипломат находил время для переписки с одиноким ребенком (правда, наследником огромной страны).

В 1703 году Петр взял Алексея в военный поход, на штурм Ниеншанца. Четырнадцатилетний подросток должен был исполнять обязанности бомбардира. Опасность, лишения походной жизни и давление отца сделали эту экспедицию кошмаром для царевича. Царь остался недоволен отсутствием энтузиазма у парнишки — таким ли был он сам в его годы! С легким презрением он отправил сына доучиваться.