Николай Николаев - Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана

Вечером 18 сентября 1931 года в шуме Октоберфеста потонул звук выстрела, прогремевшего в баварской столице в роскошных апартаментах на мюнхенской Принцрегент-плац, где Гели жила на деньги, выплачиваемые из нацистских запасов Борманом, который тогда служил личным казначеем Гитлера.

Среди следователей, вызванных на место преступления, был Генрих Мюллер, работавший тогда в местном сыске. Мюллер регулярно платил минимальные взносы через одну из схем, созданных Борманом для сбора средств. Однако в то время он не собирался подставлять себя под удар ради нацистов. Но при любой системе он «жаждал признания со стороны вышестоящих лиц».

Мюллер обнаружил труп девушки рядом с револьвером. Как выяснилось, он принадлежал Гитлеру. Обнаженное тело Гели было покрыто синяками и ссадинами, а нос ее сломан. Последующие события описаны Герхардом Россбахом. Тридцать пять лет спустя в своем гамбургском доме он рассказал Стивенсону о том, что Борман достиг взаимопонимания с Мюллером. В результате тело девушки было отправлено без каких-либо вопросов в Вену в запечатанном цинковом гробу.

Россбах, являвшийся нацистским агентом во Франции и Турции во время Второй мировой войны, считался в кругах западной разведки человеком, сохранившим достоверные и весьма подробные воспоминания. До его смерти 1 сентября 1967 года в возрасте семидесяти четырех лет, с ним постоянно консультировались также историки ЦРУ. Его рассказ об убийстве Гели совпадает в подробностях с воспоминаниями доктора Отто Штрассера, который, проиграв в борьбе за власть с Гитлером, нашел убежище в Канаде, где и оставался до самого конца войны. Ганфштенгль, еще один человек, хорошо знавший Гитлера и Гели, подтверждал, что Геля ждала ребенка.

Гели считали чересчур страстной глупышкой, которая к тому же слишком много болтала. Она открыла Бригитте Гитлер, жене сводного брата Адольфа — Алоиса, что беременна от еврейского художника, за которого собиралась замуж. Очевидно, она сделала такое же признание Гитлеру в дни того Октоберфеста, когда все находились в состоянии истерии. В ночь убийства она, видимо, сказала Гитлеру, что уходит от него и возвращается в Вену. За этим, должно быть, последовала страшная драка, поскольку в комнате все было перевернуто вверх дном. Известие о том, что его любовница наслаждалась любовью с евреем, ударило по самым болезненным комплексам фюрера, касавшихся сексуальных отношений. У него не было левого яичка, — такой дефект имеет медицинское научное название «монорхизм», что приводило Гитлера к ощущению неполноценности и к самобичеванию перед женщинами.

В то время основной темой его речей, срывавших громовые аплодисменты, была животная развращенная природа евреев. Чистоту арийской крови требовалось защитить от «сифилитической гнили низших рас». Принадлежность к еврейской национальности он считал своего рода болезнью. Его одержимость проблемой сифилиса заметна уже в «Майн кампф». Насмехавшаяся над ним любовница, очевидно, не понимала, в какой опасности она находится. Гели знала, что Гитлер боялся импотенции. Впоследствии это заставило его личного врача Теодора Морелля добавить фюреру в повседневный лекарственный набор из дехедрина, перватина, кокаина, прозимена, ультрасептила и прочих химических пилюль порошок из бычьих яичек.

О сексуальных извращениях актриса Рене Мюллер рассказывала режиссеру Цайслеру: «Я провела весь вечер в Канцелярии, ожидая отправиться с ним в постель, — говорила она. — Мы разделись, затем Гитлер упал на пол. Он начал выкрикивать самоуничижительные оскорбления, умолял меня ударить его. Он производил столько шума, что я действительно пнула его в надежде, что он успокоится. Но чем больше я ударяла его, тем более острое удовольствие он испытывал». Этими воспоминаниями Цайслер в 1941 году поделился с агентами Управления стратегических служб в Голливуде. Спустя некоторое время Рене покончила с собой, а Цайслер бежал в США.

Очевидно, из-за Гели Гитлер впал в один из тех приступов ярости, что наполняли ужасом его приближенных и позже приводили к таким безумным действиям, как приказ избавиться от очередной тысячи евреев или к решению отправить несколько армий в явную советскую ловушку — в Сталинград, или же к требованию доставить к нему герцога Виндзорского, чтобы потолковать с гостем о монархии.

Карьера Гитлера могла бы оборваться, не достигнув своего пика, если бы дело о жестоком убийстве двадцатичетырехлетней Гели дошло до суда. А Генрих Мюллер не поднялся бы до головокружительных высот (главы гестапо) и не заслужил бы генеральского чина, не хвати у него ума собрать в квартире Гели изобличающие улики, например, письма, из которых становилось ясно, что она собиралась бросить Гитлера и наслаждалась страстными романами с мужчинами, которых он считал низшими, включая его шофера и телохранителя Эрнста Мауриса. К числу улик относился и револьвер, явно ставший орудием убийства, интимные записки, которыми она обменивалась с молодым еврейским художником, ее дневник, где она называла крестного отца Гитлера «венским евреем».

Был ли крестный отец Гитлера евреем? Полицейское досье дает новые поводы для раздумий. Борман завладел всеми документами, связанными с этим делом. По поводу происхождения Гитлера обнаружилось, что бабушка Гитлера оказалась горничной барона Ротшильда, а ее внебрачный сын Алоис, отец Гитлера, единогласно считался плодом ее связи с одним из еврейских аристократов. Не было сомнений в том, что крестным отцом для своего сына Алоис выбрал также еврея. Этой информацией было весьма опасно обладать. Но Борман занялся этим вопросом, а Мюллер поставлял гестаповские отчеты по родословной Гитлера, датированные 1935, 1938, 1941, 1942 и 1943 годами. В эти годы Гитлер уничтожил бы любого, кто бы в нацистской империи осмелился заявить, что фюрер на четверть был евреем. Но в 1931 году все сложилось иначе. Он только готовился стать первым диктатором, использовавшим массовую пропаганду, основанную на большой лжи, большую часть которой составила его претенциозная автобиография «Майн кампф» и его расистско-националистическая («народная») философия. Согласно этой философии, германские народы являлись создателями культуры и стояли выше всех народов, а над ними возвышалась национал-социалистическая партия, во главе которой находился Гитлер. В этот решающий год для Гитлера было бы по меньшей мере неосмотрительно оказаться связанным с евреями, которых он сделал козлами отпущения, виновными во всех бедах Германии.

Гели могла догадываться о тайных страхах Гитлера по этому поводу. Те, кто впоследствии вспоминали эти дни (Ганфштенгль, Штрассер, Раушнинг, Конрад Гайдн, Винифред, Эрнст Рем и масса девушек, очарованных каким-то странным притяжением его глаз и голоса), соглашались с тем, что Гитлер никогда ни с кем, кроме Гели, не откровенничал. После ее смерти эта опасная роль доверенного лица перешла к Борману. Вместе с опасностями она принесла ему и несомненные выгоды. Борман ловко избавился от тела Гели. Было объявлено, что она покончила с собой в Мюнхене. В Вене ее похоронил католический священник. Обычно самоубийцы и освященная земля — вещи у католиков несовместимые, но Борман, скорее всего при помощи тех же самых нацистских денег, которыми он заставил замолчать Мюллера, избежал неприятных вопросов и заплатил за полицейские документы.