Винсент Бриджес - Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста

Чтобы приблизиться к рассмотрению этой тайны, нам придется на какое-то время выйти за рамки христианства и обратиться к рассмотрению другого древнеегипетского магического текста. На этот раз это будет знаменитый Парижский папирус, одна из жемчужин, найденных в Египте учеными [38], сопровождавшими Наполеона. В IV папирусе, строки 725–830, мы находим описание ритуала, цель которого — достижение бессмертия путем… вдыхания света. Ученику предписывается сперва совершать в течение семи дней приготовительные обряды, а затем провести три дня в полной темноте. Утром одиннадцатого дня посвящаемый, обратившись лицом к восходящему солнцу, произносил такое моление: «Первоисток всех истоков… преобрази тело мое… [чтобы] я мог вновь приобщиться к бессмертному началу… чтобы я мог переродиться в мыслях моих… и чтобы дух святой мог дышать во мне».

С этими словами посвящаемый вдыхал первые лучи восходящего солнца и, как считалось, покидал свое тело и воспарял на небеса, преисполнившись света. «Поскольку я — Сын [Солнца], я выхожу за пределы моей души. Я есмь [магический символ Солнца]».

В Мф. 5, 14 Иисус прямо заявляет: «Вы — свет миру». Это своего рода аллюзия на слова Изумрудной таблички, которые как бы ставят знак равенства между успешным преображением и спонтанной вспышкой света (см. Приложение А). Молитва Господня, приводимая в Мф. 6, 9— 13, также перекликается с Изумрудной табличкой: «на земле, как на небе» (Евангелие) и «что вверху, то и внизу» (Изумрудная табличка). Для тех же, кто достигнет Царства Небесного, утверждает Иисус, небо и земля, то, что вверху, и то, что внизу, станут одним и тем же. Главы 24 и 25 уже явно несут на себе отпечаток апокалипсиса. В них, в частности, говорится: «солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются» (Мф. 24, 29). Иисус также говорит нам, что перед возвращением Сына Человеческого «как было во дни Ноя, так будет» (Мф. 24, 37), за исключением того, что никто не будет знать ни дня, ни часа, когда все это произойдет [39]. Никто, за исключением посвященных.

В Мф. 24,43–44 [40]сказано, что те, кто последует за Сыном Человеческим, смогут сами определить время то и поэтому им следует готовиться и ждать. Когда же Он возвратится (Мф. 25, 31) [41], Он отделит одних от других, овец — от козлов, руководствуясь состраданием и милосердием к своим верным последователям.

У того же Матфея мы находим и рассказ о том, как Мария Магдалина оказалась первой свидетельницей Воскресения, рассказ, в котором также фигурирует метафора света. Евангелист пишет, что «вид его [ангела. — Прим. пер. ] был как молния» (Мф. 28, 3) и Мария поначалу не узнала его. Рассказ Матфея о Воскресении завершается описанием явления Христа в Галилее, во время которого Он возвестил ученикам Своим великую заповедь, последняя строка которой звучит как сокровенная тайна: «се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28, 20).

Таким образом, в основе учения христианства мы видим преображение, которое по природе своей носит характер алхимического действа, а также упоминание о конце времен. Гностики заимствовали у христианства один из важных моментов, в центре которого — знание о возвращении и конечном торжестве над злобным Демиургом и его темницей. Надежда, полученная учениками, остается обетованием, исходящим от самого ядра учения Иисуса. Как полагали гностики, Мессия открыл им путь в бессмертие.

Но Демиург в тот же миг вновь закрыл его.

Вскоре после написания Евангелий автор, назвавшийся Иоанном и, по-видимому, представлявший собой одно и то же лицо с апостолом Иоанном Зеведеевым, записал явленное ему видение, которого он удостоился, находясь в заключении на острове Патмос в Эгейском море. Со временем это апокалипсическое видение, или Откровение Иоанна, стало официальной и ортодоксальной точкой зрения церкви на конец света, в первую очередь — потому, что оно отождествлялось с любимым апостолом Христа — Иоанном, автором одного из Евангелий. Дарованное ему откровение стало Откровением, принятым апостольской церковью, которая сомкнула свои ряды в борьбе против гностиков и римских язычников.

В ранней церкви бытовало много различных вариантов Апокалипсиса, как, впрочем, и множество Евангелий. Собственно говоря, корпус апокалипсической литературы начал формироваться еще со времен ветхозаветных пророков — Иезекииля и Даниила. Многие из этих текстов, некоторые из них нередко встречаются среди свитков Мертвого моря, считающихся сегодня остатками некогда обширной библиотеки иерусалимского Храма, были найдены лишь в середине XX в. При изучении этих источников становится понятно, почему ранняя церковь, боровшаяся за единство всех христиан, предпочла Откровение Иоанна Богослова, провозгласив его аутентичным пророчеством и изображением конца света.

Иудеохристианство не пережило разрушения Храма в 70 г. н. э. В Евангелиях, написанных уже после этой апокалипсической катастрофы, перед нами предстает образ христианства, утратившего связь со своими мессианскими корнями и ставшего универсальной религией мистериально-таинственного типа. Три так называемых синоптических Евангелия, то есть Евангелия от Матфея, от Марка и от Луки, были составлены в качестве обоснования ключевого вопроса формирующейся церкви — о том, кто обладает верховным авторитетом и властью в этом движении. Ответ Евангелий однозначен: легитимной властью в церкви могут обладать только апостолы и их канонические преемники.

В начале II в. мы уже видим первые начатки ортодоксии. По мере распространения апостольских Евангелий быстро возникла организационная структура для надзора за общинами верующих. Священники, совершавшие церемонии (богослужения), были ответственны перед епископами, которые, в свою очередь, был подотчетны апостолам [42]. Таким образом, вертикальная цепь власти просматривалась вполне определенно. Бог послал в мир Христа, который призвал апостолов. Именно на них Он возложил ответственность за Свою церковь, а они, в свою очередь, получили право назначать глав отдельных христианских общин.

Однако в Римской империи получили широкое распространение и группы, исповедовавшие мистические аспекты христианства и активно смешивавшиеся с другими течениями, например гностицизмом, в основе которого лежали чисто языческие верования. Это породило широкое течение в христианстве, которое оказалось весьма далеким от простого апостольского понимания духовной власти. В частности, гностики настаивали, что каждый священник и епископ должен обладать личным опытом непосредственного общения со Христом. Подобная неопосредованная версия христианства, естественно, носила более эксклюзивный, элитарный характер, чем простые апостольские гарантии безусловного спасения при условии правильной веры и послушания.