Александр Елисеев - Как обуздать олигархов

Во-вторых, в 1916 году в обер-прокуратуре созрел план переустройства церковного управления. Планировалось провести довольно радикальную его децентрализацию, предусматривающую сокращение территориальных размеров епархий. Целью такого сокращения объявлялась необходимость приближения архипастырей к самой пастве. Кроме того, оберпрокуратура намечала избавить епископат от груза административно-хозяйственных забот и переориентировать его на решение задач, связанных с духовным руководством. Понятно, что такие замыслы были встречены бюрократическими кругами Церкви без всякого восторга.

И, наконец, в-третьих, правительство по распоряжению императора приостановило работу Предсоборного присутствия, ставящего своей целью созыв Поместного собора (точнее сказать, работа по его созыву ограничилась деятельностью специализированных отделов). В известном смысле, это мероприятие может быть охарактеризовано как бюрократическое вмешательство в церковную жизнь, однако и здесь есть свои тонкости.

Было совершенно очевидно — синодальное руководство считает главной целью грядущего Собора восстановление в России патриаршества. И многим казалось, что тем самым Церковь не столько обретет духовную независимость от светских властей, сколько нарушит принцип соборности в деле организации церковной жизни. Синодальную бюрократию обвиняли в попытке отдалиться от государства и создать нечто вроде отдельной административно-хозяйственной корпорации, управляемой строго централизованно и на монархических началах. Такого мнения держался, например, о. Павел Флоренский, бывший, кстати, убежденным противником восстановления патриаршества. В 1916 году он писал следующее: «…Западный соблазн, давно уже стучавшийся в Золотые ворота, в последнее время, не делая даже особых усилий, молчаливо принят и подразумевательно исповедуется Церковью русской. Здесь имеется в виду мысль о канонической якобы необходимости монархической духовной власти Церкви Православной, тогда как власть светская может и, пожалуй, даже должна быть коллективной. Иначе говоря, в церковных кругах, считающих себя… столпами канонической корректности, с некоторых пор… стала культивироваться мысль о безусловной необходимости неограниченной церковной власти и склонность к светской власти, так или иначе коллективной…»

Последнее утверждение в высшей степени характерно. По всему выходило, что Синод в феврале 1917 года выбирал из «двух зол», как ему казалось, наименьшее. Крушение монархии не устраивало высших иерархов в политическом отношении, но оно было вполне приемлемо в плане корпоративном. Надо сказать, что окружение императора осознавало некоторую враждебность к нему консервативного, в общем-то, церковного руководства еще до самого Февраля. Так, императрица Александра Федоровна характеризовала церковно-государственные отношения следующим образом: «Церковь и государство точно враги стоят друг против друга; линии церковной и государственной жизни разошлись в разные стороны…»

Как видим, монархию поразил страшный кризис, корни которого уходили в глубь истории. И совершенно наивными являются утверждения о «бездарном» царе, который погубил империю. Ее погубил капитализм, медленно, но верно подтачивающий устои и опирающийся на западное влияние. И этому влиянию подверглись даже консервативные верхи — аристократия (вспомним «Объединенное дворянство») и высшее духовенство.

Что и говорить, империя столкнулась с мощнейшим натиском, в котором участвовали самые разные люди — от националистов до большевиков и от кооператоров до сектантов. Это, безусловно, свидетельствовало о страшном кризисе системы. И он вызревал на протяжении многих десятилетий.

Кстати, было бы весьма неверным говорить о том, что царское правительство только и делало, что «зевало». К революции все-таки готовились. Историк B. C. Дякин отмечает: «Протопопов (министр МВД. — А. Е. ) с января 1917 г. начал усиливать полицию в Петрограде. Разрабатывался план совместных действий полиции и войск на случай „беспорядков, переходящих в бунт“. Были и некоторые „подвижки“ в думской политике. Продовольственная политика властей (введение в ноябре-декабре 1916 г. обязательных поставок хлеба) расколола думскую оппозицию и ввела ее в состояние тяжелого кризиса». Но было уже слишком поздно.

Все-таки, рассуждая о революции, нельзя пройти мимо личности последнего русского императора — Николая II. Это необходимо, чтобы расстаться с байками о «ничтожном царе», который якобы все и загубил. На самом деле Николай II был достаточно сильным правителем, который столкнулся с ужасающим кризисом всей «системы».

Наличие у государя незаурядной политической воли признавали многие наблюдатели. В том числе и иностранцы. Вот, например, любопытная характеристика, данная императору французским президентом Лубэ: «Обычно видят в императоре Николае II человека доброго, великодушного, но слабого. Это глубокая ошибка. Он имеет всегда задолго продуманные планы, осуществления которых медленно достигает. Под видимой робостью царь имеет сильную душу и мужественное сердце, непоколебимо верное. Он знает, куда идет и чего хочет». Кстати сказать, этот вывод о постепенности в достижении целей подтверждает баронесса Буксгевден: «Николай II был умным. Он долго обдумывал и был медлительным в принятии решений, но оценка политической ситуации была у него быстрой. С. Д. Сазонов и мой отец говорили мне об этом в связи с иностранной политикой, а П. Л. Барк — в отношении сложных финансовых советов».

Отметим, что современники подмечали и высокие деловые качества государя, столь необходимые волевому политику. Вспоминает А. П. Извольский, бывший в 1906–1910 годах министром иностранных дел: «Был ли Николай II от природы одаренным и умным человеком? Я, не колеблясь, отвечаю на этот вопрос утвердительно. Меня всегда поражала легкость, с которой он ухватывал малейший оттенок в излагаемых ему аргументах, а также ясность, с которой он излагал свои собственные мысли».

Извольского хорошо дополняет генерал А. А. Мосолов: «Император Николай II обладал живым умом, быстро схватывающим существо докладываемых Ему вопросов — все, кто имел с Ним дело, свидетельствуют об этом в один голос… Царь схватывал на лету главную суть доклада, понимал иногда с полуслова, нарочито недосказанное, оценивал все оттенки изложения».

Эти свидетельства хорошо опровергают ложное утверждение о том, что государь якобы не обладал волей к занятию государственными делами. На самом деле его работоспособность была просто поразительной. Баронесса Буксгевден дает весьма показательное описание рабочего дня императора: «Его день был распределен по минутам. Свет в его туалетной зажигался всегда ранее восьми часов утра. Выпив стакан чаю, выкурив папиросу, он выходил в парк на короткую прогулку со своими „колибри“ (породистые собачки), которые жили в конурах в саду, им не разрешалось входить внутрь дворца. Император был очень вынослив; только в самые холодные дни он надевал пальто, обычно он выходил в военной тужурке. После прогулки он заходил к императрице, и немного ранее десяти часов начинался его деловой день. Первый разговор был с гофмаршалом, с которым он просматривал лист своих обязательств на текущий день. Ровно в десять часов начинались аудиенции министров. Каждого из них Государь принимал отдельно. Министры приносили с собой пачки бумаг, которые Государь оставлял у себя для внимательного чтения. На каждом документе он ставил свои заметки карандашом и зачастую просиживал до поздней ночи, чтобы ознакомиться со всеми бумагами. Его работа в течение царствования все время увеличивалась, так как появлялись новые министерства и департаменты».