Евгений Анисимов - Толпа героев XVIII века

Впрочем, это не помешало Григорию властвовать во дворце, пока не наступил конец его могущества.

В «Чистосердечной исповеди», написанной для Потемкина, Екатерина писала об Орлове: «Сей бы век остался, естьли б сам не скучал. Я же узнала (об измене. – Е.А. ) в самый день его отъезда на конгресс из Села Царского (Орлов вел переговоры с турками в Фокшанах летом 1772 года. – Е.А. ) и просто сделала заключение, что, о том узнав, уже доверки иметь не могу – мысль, которая жестоко меня мучила и заставила из дешперации (отчаяния. – Е.А. ) выбор (сделать) кое-какой (речь идет об А.Васильчикове – Е.А.), во время которого и даже до нынешняго месяца я более грустила, нежели сказать могу… Сначала я думала, что привыкну, но что далее, то хуже… Потом приехал некто богатырь». Это был уже Потемкин – новый фаворит. Екатерине было от чего плакать: разрыв с Орловым оказался болезненным, он тянулся долго и мучительно. Уговоры окружающих князя Григория «отступиться от матушки» были тщетны – показное его смирение, готовность подчиниться судьбе вдруг сменялись кутежами и дебошами, приступы глубокого сплина – бурными скандалами, причем императрица опасалась за себя: столь бешеным и непредсказуемым становилось подчас поведение Гриши.

Потом наступало затишье и стороны состязались в великодушии – она дарила ему Мраморный дворец у Невы, а он отдаривался огромным алмазом Надир-шаха, известным ныне как «Орлов»…

А потом снова были какие-то эпатирующие общество и двор выходки Орлова. «Я же в сем, – писала Екатерина Вольтеру осенью 1772 года, – иного не ищу, как обоюдного спокойствия, кое я совершенно сохранить намерена». Она искала покоя, потому что решила окончательно и бесповоротно: вместе не быть.

Причин разрыва было несколько. На одну из них – измену – указывает Екатерина в «Исповеди». В мае 1773 года императрица с обидой говорила дипломату Дюрану:

«В любви он так же неразборчив, как в еде: калмычка, финляндка и самая изящная придворная дама в этом отношении для него безразличны – такова его бурлацкая натура». Кутежи и непрерывные амуры Григория, несомненно, оскорбляли Екатерину как женщину и дискредитировали как императрицу – сожительницу этого завсегдатая публичных домов и кабаков.

Но была важна и другая причина размолвки: Орлов тягостно связывал ее памятью событий 1762 года, он был перед глазами как напоминание об их общем грехе и даже не раз на этом спекулировал. Конечно, Екатерина была благодарна Орлову и его братьям за то, что они сделали для нее в 1762 году, но, как известно, есть пределы и человеческой благодарности, и Екатерина их однажды достигла. Весной 1773 года она говорила Дюрану о том, что обязана Орловым, что осыпала их деньгами и чинами, что никогда не забудет их заслуги, но что ее решение расстаться с Григорием окончательно: «Я терпела одиннадцать лет, я хочу наконец жить так, как мне заблагорассудится, и совершенно независимо. Что касается князя, он может делать все, что ему вздумается: он волен путешествовать или оставаться в России, пить, охотиться, он может занять свои прежние должности и заведовать вновь делами. Природа создала его русским мужиком, таковым он останется до смерти… Его интересуют одни пустяки. Хотя он и занимается иногда, по-видимому, серьезными делами, но это делается им безо всякой системы; говоря о серьезных вещах, он впадает в противоречия, и его взгляды свидетельствуют, что он еще очень молод душою, мало образован, жаждет славы, весьма плохо им понимаемой, неразборчив во вкусах, часто проявляет беспричинную деятельность, вызванную простой прихотью».

Эта уничтожающая характеристика умственных и деловых дарований бывшего возлюбленного, которого она в начале их совместной жизни обожала, говорит об одном: оба по-разному использовали время. Если Григорий беспечно прожигал годы, лишь эпизодически имитируя некую деятельность, за что получил от Екатерины меткое прозвище «кипучего лентяя», то сама императрица за эти же годы стала, благодаря трудолюбию, терпению, умению учиться, крупным государственным деятелем, просвещенной государыней, искушенным и тонким политиком. Она, не поднимая головы, трудилась, а рядом на канапе, как и десять лет назад, храпел пьяный артиллерийский капитан.

Она долго не расставалась с идеей в духе времени – перевоспитать возлюбленного; идея о том, что человеческая природа – это подвластная руке умелого воспитателя глина, царила в тогдашем веке. В первые месяцы царствования Екатерина, знакомя Григория с иностранными дипломатами, как бы оправдывалась перед изысканными гостями за свой выбор и поэтому жарко говорила о блестящем уме и способностях Орлова – ее вера в силу разума, Просвещения была огромна. Как писал граф Бекингхемширский, «в начале возвышения Григория Орлова императрица говорила, что сама воспитает и обучит его. Она успела научить его думать и рассуждать, но думать неправильно и рассуждать неверно, так как природа снабдила его лишь тем светом, который слепит, но не указывает пути».

Неудачна ли была педагогика или детина был неспособен – мы не знаем, но что Орлов так и не стал крупным государственным деятелем – это факт. Здесь-то кроется и третья причина разрыва – Екатерина устала от шалопайства Орлова, ей очень был нужен доверенный сподвижник, помощник в государственных трудах, под тяжестью которых она изнемогала. Весной 1774 года английский поверенный в делах Гуннинг писал, что от прежней любезности и снисходительности Екатерины не осталось и следа, «затруднительное положение дел угнетает ее здоровье и настроение духа», турецкая война тяжела, проблем много, как и неудовольствий в обществе, нужен помощник. Вот тут-то и явился Потемкин, подхвативший на свои широченные плечи тяжесть российского государственного небосвода.

С появлением Потемкина Орлов еще долго не уходил в тень, а если его и отпихивали подальше от «матушки», он колобродил где-то поблизости, заставляя Потемкина в досаде грызть ногти. Разумеется, Екатерина могла заслать Орлова куда Макар телят не гонял – власти у нее было к тому времени достаточно. Но в том-то и дело, что поступить так она не могла. Ведь расставание с Орловым было продиктовано не столько антипатией или ненавистью, сколько государственной необходимостью, судьбой. Этот шалопай уже стал для нее родным человеком, они так долго и близко жили вместе, она рожала ему зачатых ими в горячей любви детей, их детей. Все это просто не забудешь и из сердца не выбросишь! Поэтому Екатерина не спускала глаз с непутевого до самого конца.

Когда весной 1776 года Орлов вдруг тяжело заболел, императрица бросила все дела и поспешила к его постели, несмотря на недовольство Потемкина. Этот порыв был, по-видимому, выше ее холодного разума, сильнее многолетней педагогической доктрины по укрощению собственного темперамента. И потом, когда 43-летний Орлов неожиданно для всех, и императрицы в том числе, женился по любви на 19-летней фрейлине и своей двоюродной сестре Катеньке Зиновьевой, Екатерину это совсем не обрадовало – ведь она думала, что Орлов будет всю жизнь топить в кутежах и вине свою вечную и единственную любовь к ней, а она будет его утихомиривать и радовать иногда своим внезапным появлением. Но получилось иначе.