Л. Арбузов - Очерк истории Лифляндии, Эстляндии и Курляндии

О второй половине Северной войны, в которой прибалтийский край не участвовал, нам не нужно говорить. Мы отметим только, что война окончилась миром в Ништадте (близ Або) 30 авг/10 сент. 1721 г. По этому миру Швеция должна была уступить России Карелию (с Выборгом), Ингрию, Эстляндию и Лифляндию и вследствие этого лишилась значения великой державы.

С 1710 г. Лифляндия и Эстляндия уже не служили театром войны, но во многих местах находились гарнизоны, содержание которых лежало на обязанности местных жителей и сильно обременяло их. Война не только страшно истощила всю страну, но и повлекла за собой сильный нравственный упадок. Население обеднело до крайности и тяжело, почти в отчаянии влачило жалкое существование. Тяжело было выйти из этих бедствий, но несмотря на все препятствия оно удалось, хотя лишь в несколько десятилетий. И более всего сделало в этом отношении стремление к самоуправлению, существовавшее с давних пор во всех слоях населения, как наследие столь часто осуждаемых «темных» средних веков. Отрицательные стороны (но где же совсем нет таковых) средних веков, конечно, нежелательно восстановить, но также не следует забывать о их положительных сторонах. После падения самостоятельной Ливонии в течение 150 лет население стремилось к такому положению (т.е. самоуправлению) на старых основаниях, несмотря на все упреки и обвинения, которыми противники старались предотвратить его.

В первое время население распадалось на враждебные друг к другу классы городских и сельских жителей и казалось, что между ними нет и не может быть ничего общего. С мелочным упрямством каждый класс защищал лишь свои интересы и видел в другом лишь противника. Много времени понадобилось для того, чтобы обе стороны отказались от неправильных предрассудков и вследствие этого стало возможным сближение и согласие и вместе с тем выяснилось для всего населения, что есть у него достояние одинаково важное для всех, о сохранении и передаче которого потомству должно заботиться.

Нужно было войти в правильные отношения к правительственным учреждениям. Лифляндия управлялась генерал-губернаторами, временно и губернаторами; однажды Лифляндия и Эстляндия были соединены в руках одного правителя. Дерптский округ принадлежал до 1726 г. к Эстляндии. При генерал-губернаторах состояли вице-губернаторы. Члены советов при губернаторах были в то время из местного дворянства. Из административных присутственных мест находились в Риге Генеральная Экономия (которая впоследствии разделилась на казенную палату (Kameralhof) и управление уделов (Domanenhof) и главная портовая таможня. Постоянно нужно было сноситься с государственными коллегиями; находившимися в то время отчасти в С.-Петербурге, отчасти в Москве, очень часто для отмены или изменения последовавших оттуда распоряжений, несогласных с особенностями местной жизни. Верховный Тайный Совет, существовавший с 1726 г., в 1730 г. уступил место Кабинету Кроме того существовали Юстиц-, Камер-, Комерцколлегия и другие. Недоразумения случались часто. Поэтому как дворянские, так и городские общества посылали свои депутации в столицу не только в случаях перемены на престоле, но и содержали при дворе постоянных представителей для защиты своих интересов. В таковые избирались, разумеется, опытные люди, которые должны были изучить дела в подробностях и пребывали в постоянных сношениях с придворными вельможами и начальниками правительственных учреждений. Представителем города Риги в течение десяти лет с 1725-1735 г. был член совета (городского) Мельхиор фон Каспари. За ним следовали другие.

Относительно некоторых периодов уже опубликован и обработан настолько значительный архивный материал, что общее историческое изображение всей эпохи нельзя считать невозможным, хотя и многое еще остается неразъясненным.

Но в пределах этого труда может быть составлен лишь очерк провинциальной истории с указанием руководящих точек зрения.

К земледельческой обработке земли вновь приступили в некоторых местностях только после 1730 г. Не хватало рабочих сил, очень часто при столь тяжелых условиях и предприимчивости для того, чтобы очистить поля, покрывшиеся кустарником, а кое-где и настоящим лесом. Скот был большей частью поголовно истреблен, так что нужно было закупать новый состав. Из шведских редукций кое-какие были отменены, но большая их часть сохранила силу, ибо отмена их нарушила бы законные права новых владельцев. При крайне скудных сообщениях, только очень медленно оживлявшихся, сбыт сельскохозяйственных продуктов был весьма ограничен и вследствие того количество денег ничтожно. Не было кредитных учреждений и получить наличные деньги можно было лишь за несообразно высокие проценты. «Господа и крестьяне опустились на низшую ступень упадка, до которой они вообще когда-либо опускались в прибалтийском крае». (Юлиус Экардт). Доходы лифляндского дворянства не превышали суммы в 200 талеров, расходы же достигали суммы в 785 талеров, несмотря на нищенские оклады (ландраты получали 15 талеров годового оклада), так что дворянство имело громадный дефицит. В некоторых местностях крестьяне остались совершенно без крова и бродили по областям в положении голодающих нищих. Но были и члены дворянства, ходившие по стране испрашивая милостыню. Помещики довольствовались старыми, часто в самом жалком состоянии находившимися строениями и приступили к перестройкам или новым постройкам только во второй половине столетия. Вся жизнь носила печать крайней бедности. Рано сыновья покидали родительский дом, еще будучи мальчиками многие поступали в русскую или иностранную (это было разрешено) службу Дворяне съезжались на ландтаги, но они происходили не часто, чтобы не отвлекать помещиков от хозяйственных дел, а также во избежание больших сопряженных с пребыванием в городе расходов. Ландтаги происходили в Риге в 1710/11 г., в июне 1721 г., марте 1725 г., сентябре 1727 и 1730 г., феврале 1737 г., июне 1742, 1747, 1750, 1759 г. Последний долгий промежуток оставил в современниках впечатление «времени без ландтага». После того в июне 1765 г. О ландтагах в Эстляндии сведений нет. Крестьяне попали лишь в это время в состояние недалекое от действительного крепостничества, т.е. рабства. Они были фактически без прав. Но бесчеловечные поступки в обращении господ со своими крестьянами все-таки составляют исключение. И дворянства сами решили без внешнего принуждения ввести облегчения: крестьянам дано было право жаловаться на своего господина. Отношения господ и крестьян вообще были патриархальны; применение домашних наказаний нельзя считать злом в виду страшной распущенности крестьян, явившейся вследствие общего нравственного упадка. При том следует принимать во внимание, в каких формах осуществлялось право господина, а также, отношения, отмена которых последовала повсеместно не внезапно, а постепенно. Мы имеем беспристрастных свидетелей. Поэтому обвинения позднейших, односторонне настроенных, притом не беспристрастных писателей-филантропов, как напр. Гарлиба Меркеля, Петри, должны считаться преувеличенными. О каком-либо попечении правительства о сельском населении не было и речи. Правительство, напротив, повышало оклады налогов, вследствие чего увеличивались крестьянские повинности и ухудшалось материальное положение крестьянского населения. Правовое положение крестьян оставалось условным крепостничеством, но и в самое тяжелое время крестьяне могли приобретать имущество в собственность. Отдельные попытки, произвести перемены в этих отношениях, не могли увенчаться успехом. Большинство не могло к ним отнестись с одобрением и доставить им общего для всех значения. Таким образом попытки барона Карла Фридриха Шульца, составившего для своих крестьян в 1764 г. и напечатавшего на латышском языке так наз. Ашераден-Лангхольмское (часто неправильно Ремерсгофское) крестьянское право, и барона Икскюля, составившего нечто подобное на эстонском языке для крестьян своих имений Фикель — остались без последствий.