Владлен Сироткин - Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны

Таким образом, еще до Фридланда в русских правящих кругах и общественном мнении отчетливо прослеживалась тенденция к мирному завершению вооруженного конфликта с Францией. Мотивы, по которым представители различных группировок выступали за мирные переговоры, были различными. Чарторыйский, Строганов, Новосильцев и др., опасаясь разрыва англо-русского союза, хотели мира – передышки для новой войны с Францией. Главной их задачей было не допустить франко-русских сепаратных переговоров, добившись привлечения к участию в мирных переговорах Англии.

Наиболее воинственную «прусскую партию» также страшила перспектива затяжной войны с Францией один на один. Больше всего они опасались, что в ходе кампании Наполеон создаст численное превосходство в войсках, нанесет русской армии военное поражение и попытается вторгнуться в пределы России.

Что касается Румянцева, Куракина, Сперанского и др., то они продолжали отстаивать прежнюю концепцию дипломатического урегулирования франко-русских спорных вопросов, считая ее, единственно приемлемой в условиях бесперспективной войны.

К началу переговоров в Тильзите обстановка на русской стороне была следующей. С марта 1807 г. на театре военных действий находился Александр I. Вместе с ним из Петербурга выехали и некоторые русские политические деятели: Будберг, Толстой, Новосильцев, Чарторыйский и др. 2 июня в Тильзит, где расположился царь со своей свитой, проездом в Вену прибыл Куракин. Ему еще в конце декабря 1806 г. был поручен пост посла в Австрии. Куракин должен был добиться заключения австро-русской оборонительной конвенции против Франции. Однако осторожный и хитрый царедворец не спешил с выполнением данного ему поручения, отлично сознавая, что Австрия все равно отклонит это предложение. В Тильзите царь попросил Куракина задержаться. Он охотно согласился, ибо имел секретное поручение императрицы-матери следить за действиями ее сына и сообщать о его поведении в Петербург. Мария Федоровна особенно опасалась возможного примирения с Францией. Однако нельзя не отметить, что кандидатура Куракина в качестве тайного осведомителя была как нельзя более неудачной. Но Куракин был родственником царской семьи и пользовался доверием матери царя.

Известие о поражении 14 июня при Фридланде и отступление русских армий не застали Александра I в Тильзите: накануне он уехал к русской границе инспектировать резервы. При первом известии о поражении началось бегство из Тильзита. «В эти два дня, – сообщал Куракин, – здесь было настоящее вавилонское столпотворение». 15 июня в район Тильзита прибыл брат царя Константин. В тот же день он пригласил к себе на обед Куракина и Новосильцева. Состоялся откровенный обмен мнениями. Брат царя прямо высказался за перемирие и предложил послать к Наполеону парламентеров.

Вечером у Константина Павловича состоялось второе совещание. На нем, кроме Куракина и Новосильцева, присутствовали Чарторыйский, Будберг и некоторые другие русские сановники, находившиеся на театре военных действий вблизи Тильзита. Содержание этого интересного совещания частично отражено в письме Куракина Марии Федоровне, написанном в тот же день. Все присутствующие, кроме Будберга, высказались за начало мирных переговоров. Будберг настаивал на продолжении войны, доказывая, что русская армия потерпела лишь временное поражение, но не уничтожена. Сославшись на большие людские резервы России (наличие ополчения и т. п.), Будберг предлагал перегруппировать силы, привлечь на сторону России поляков и попытаться взять реванш за Фридланд.

Любопытны были доводы его оппонентов. Чарторыйский резко перебил «ура-патриотическую» речь министра иностранных дел и весьма многозначительно для поборника восстановления Польши заявил, что Будберг «сильно заблуждается касательно настроения наших польских подданных, что семя восстания прозябает между ними и что они, без сомнения, все, как только Бонапарт перейдет наши границы, встанут на его сторону».

С паническим заявлением выступил Константин Павлович: Россия не имеет резервной армии, у нее нет оружия, денег, провианта. Скрытый страх чувствовался и в его возражении на предложение Будберга использовать ополчение: оружие народу давать опасно, а безоружный, без армии он от Наполеона не защитится. В словах представителя императорской фамилии отчетливо проступало опасение за внутреннее положение в стране в случае вторжения Наполеона в пределы России.

Общая боязнь революционных потрясений в Польше и России в случае военного разгрома объединила Чарторыйского и Константина в их стремлении заключить мир. Министр иностранных дел оказался в одиночестве.

Аргументы сторонников заключения мира с Францией, усиленные поражением при Фридланде, хотя и создавали определенную психологическую обстановку накануне тильзитских переговоров, но еще не определяли окончательный выбор царя между продолжением войны и заключением мира. Решающее слово оставалось за Александром I.

Когда точно произошла перемена ориентации Александра I, установить трудно. Прямых документальных свидетельств этого не сохранилось. Несомненно одно: вопреки распространенному в исторической литературе мнению, эта перемена произошла не внезапно и ее причиной было не только военное поражение при Фридланде (несомненно, оказавшее воздействие на выбор царя), а весь комплекс военно-дипломатических (разгром Пруссии, нейтралитет Австрии, «эгоизм» Англии, затяжная война) и внутриполитических (рост недовольства войной в России, тяжелое финансовое положение, страх правящих классов за свои привилегии в случае поражения) причин.

О том, что Александр I совсем не внезапно, а после больших колебаний решился «на крутую перемену политики», свидетельствуют следующие факты. Накануне отъезда царя из Тильзита (12 июня) к западной границе на инспектирование прибывших из России новых русских резервов между Александром I и Константином состоялось бурное объяснение. Константин настаивал на заключении мира, Александр I категорически отклонил это предложение и даже приказал брату не вмешиваться не в свои дела и вернуться в действующую армию.

Кроме того, близко наблюдавшие Александра I лица видели его подавленное состояние в связи с крахом надежд на оживление военных действий. Это отмечал А. Б. Куракин в своих письмах Марии Федоровне. Царь отошел от командования армией, никого не принимает, недоволен Бенигсеном и ждет утешительных вестей из Лондона и Вены. Единственным человеком, с которым Александр I отваживался вести откровенные беседы, был Куракин. С 3 по 12 июня он имел с царем несколько бесед. В письмах к Марии Федоровне Куракин ничего не пишет об их содержании, но, зная точку зрения Куракина на русско-французские отношения по его выступлению в Государственном совете в январе 1806 г., можно предположить, что он вновь высказал ее царю. Несомненно, что в ходе этих бесед была затронута проблема как мира, так и союза.