М. Бойцов - Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825

А как изо всего вышеписанного, а паче из разговоров, чинимых капитаном Власьевым с подпоручиком Мировичем, по справедливости оказывается, что когда он, капитан Власьев, из говоренных Мировичем слов основательное сумнение возымел, и комендант полковник Бередников, сколь бы то малое пред тем время ни было, как то Мирович свое злодейство предприял, от оного капитана уведомленным состоял, то всемерно арестованием оного Мировича или отлучением иным образом его от команды, или высылкою из крепости, того злого приключения предупредить себя в состоянии видеть мог и того учинить неотменно долженствовал бы. И дабы еще и в том самую сущую истину изыскать, то как полковнику Бередникову, так и капитану Власьеву учиняемы были в том допросы, по коим и оказалось:

Полковник и комендант Бередников в ответе своем показал, что такие разговоры, и о чем, и где были у капитана Власьева с подпоручиком Мировичем, и в которые часы, он не видал, и ему Власьев не объявлял. А капитан Власьев в ответе своем объявил, что он о слышанных от Мировича речах оному полковнику не доносил потому, что, как ему из тех Мировичевых слов такого воспоследования действительно Мировичева злодейства, какого то напоследок самым делом оказалось, заключить было не можно. И не предпринимая он из того еще какой опасности, о том, яко вероятности еще не имевшем и в коротких словах Мировичем говоренном, деле, дабы тем напрасно в затруднения не войти, а паче в том рассуждении еще не донес, что по возложенной на него и товарища его поручика Чекина комиссии им отнюдь ни до кого в каком бы то обстоятельстве ни было, опричь того, к кому им собственно корреспондоваться повелено, адресоваться не велено.

Почему открываясь о том того ж июля 4-го числа часу в шестом после половины дня своему товарищу поручику Чекину, за довольное быть признали донесть господину действительному тайному советнику сенатору и кавалеру Никите Ивановичу Панину, в последование коего написав он, Власьев, о том Мировичеве к нему учиненном отзыве рапорт и запечатав оный, понес господину коменданту полковнику Бередникову для отправления в Царское Село пополуночи в первом часу с требованием оного об отсылке. Коим того ж часа послано было за канцеляристом Михайловым и, сделав свой куверт, отправил с сержантом Иштиряковым, повелевая караульному унтер-офицеру фурьеру Лебедеву, чтоб оного сержанта и канцеляриста с гребцами за крепость выпустить.

Причем в самое то время подпоручик Мирович с командою уже во фронт становился и оного сержанта отправлением удержал, а между тем как комендант, вышед из своих покоев, Мировичу нарекание о встревожении людей и заряжании ружей учинил, но им, Мировичем, арестован был, то он, капитан Власьев, выбежав из покоев комендантских, пробрався тесным проходом к своему посту по галерее, прибежав к команде своей, вниз на руки спустился в то время, когда уже пальба между обоих команд кончилась, и караульная команда, врознь рассыпавшись, к фронтовому месту разбежалась. И потому самым капитана засвидетельствованием комендант полковник Бередников ни малейшего о могущей опасности уведомления иметь не мог.

И хотя весьма невероятным быть казалось бы, чтоб такое важное и во исполнении своем весьма многих затруднений находящееся дело он, Мирович, действительно без всяких сообщников и заранее приуготовленных помощников предпринять, и в самом деле себя одного довольным к тому уж почитать и уповать мог бы, но легкомысленный и ни в чем основательный характер оного Мировича в совокупе с неограниченным в нем, действительно примеченным своелюбием, коим он столь же много, как бешеным за отказ на его прошении отмщением, так и предметом имевшего упования одним отважным поступком блистательную и его склонности прельщающую фортуну себе сделать наполненным состоял, всемерно вероятным быть представляет, что и заподлинно он, Мирович, все свое предприятие на одну отчаянную удачу полагал, но сие уважением следующих в деле ясно оказующихся обстоятельств еще больше тем подкрепляемо быть кажется, как: в[о] 1-х, что ежели б он действительно, окроме Апполона Ушакова, еще каких сообщников у себя имел, то когда уже при исследовании дел не токмо все обстоятельства его предприятия и самые те люди, кои токмо некоторого малого знания, и то околичным образом, в его предприятие возыметь могли, без изъятия открылись, сколь бы хитрым он, Мирович, и ни состоял, но в разные случаи с переменными оборотами предложенными допросами, каковы то и действительно ему учиняемы были, конечно, как бы нибудь, и хотя отдаленным образом, о тех его сообщниках открылось бы, коих он паче всего по учиненному своему плану в артиллерийском корпусе иметь бы мог. Но когда и самые те в разных состояниях и командах находящиеся люди, кои, как упомянуто, околичным образом, и то весьма мало, о его намерениях знать могли, открылися, кольми же паче действительно приуготовленные в том корпусе или инде известными не учинилися бы.

во 2-х, когда, как из вышепрописанного дела оказалося, он, Мирович, яко сочинитель от имени Ивана Антоновича с общего с Ушаковым согласия составленного манифеста, важные им и сообщником его Апполоном Ушаковым оказуемые в том случае услуги весьма уважал, но по смерти упомянутого своего товарища оный найденный у него манифест переписал и во оказании в сем предприятии Ивану Антоновичу важных услуг только себя одного упоминает, а буде б у него, Мировича, заподлинно еще другие сообщники иметься могли, то весьма вероятно состоит, что не упустил бы он, Мирович, и об них в том переписанном манифесте упоминать, как, во-первых, для отдавания им по заслугам их достойной чести и похвалы, так, во-вторых, и паче всего для толь наилучшего их в том опасном деле себя употреблении поощрения.

в 3-х, равномерно ж переписывал он, Мирович, после смерти упомянутого своего сообщника и товарища Ушакова обще с ним подписанного им, Мировичем, сочиненного письма к Ивану Антоновичу. В коем, как и в первом, в пользу оного им, Мировичем, чинимое отчаянное предприятие наиважнейшим образом к своей похвале представляет. Но, не имев уже другого себе товарища, а желая, однако, чрез подписку еще других тому своему письму и предприятию какого-нибудь больше важного вида дать, по подписке собственного своего имени упоминает своим же рукописанием унтер-офицеров и капралов. И хотя из сих последних, как то по делу оказывается, некоторые по подговору его, Мировича, и действительно ко исполнению его намерения склонились, но оная именам их отметка без ведома их и единственно по упомянутой причине чинена. Из чего не меньше ж явственно оказывается, ежели бы у него, Мировича, еще какие-нибудь знатнее оных капралов сообщники имелись, то всемерно лучше с ими, нежели с капралами наряду, в товариществе состоять желал бы, и никакой причины находить бы не мог об них умалчивать, яко же и они со своей стороны, ведая, что термин [171]ко исполнению намеренного предприятия настигши, свои подписки к его приобщить уже и сумнения большого возыметь не могли.