Себастьян Хаффнер - Пруссия без легенд

В эти "тихие годы" мало что происходило, и все же многое менялось. Пруссия 1815 года все еще была почти чисто аграрным государством. В последующие годы развились мануфактуры и промышленность, в городах была теперь буржуазия, которая не зависела теперь экономически только от королевского двора и от государства, и одновременно возник пролетариат. В тридцатые годы в Пруссии появились первые железные дороги. В те же годы были заключены таможенные соглашения, открывавшие в прусско-немецком таможенном союзе большую часть Германии для свободного обращения товаров. И вместе с товарами начали циркулировать идеи, новые дерзкие идеи гражданской свободы и национального единства. Это был парадокс: до 1813 года государственная воля к реформированию в Пруссии натолкнулась на все еще совершенно исправную аграрно-феодальную структуру общества, которая практически ее парализовала. После 1815 года развилось новое общество, которое как раз взывало к реформам, но на сей раз это было государство, которое ничего не желало знать о реформах, и прямо-таки коснело в нежелании каких-либо новшеств. Слово "коснеть" особенно относилось к постаревшему королю Фридриху Вильгельму III. В свои последние годы жизни он вел себя как обжегшийся на молоке человек, очерствевший от страшных жизненных испытаний. Он всегда был миролюбив; с возрастом в его потребность в покое пришла жестокосердная враждебная к жизни черта характера, нечто окна запирающее и затхлый воздух распространяющее. Смены на троне в 1840 году все уже давно с тоской ждали, хотя на деле она изменила не собственно политику, но атмосферу. Сумрачная зима перешла в предвестье весны [56] 56 В оригинале: Vormärz, что переводится как "домартовский период" (до революции 1848 в Германии) .

О новом короле Фридрихе Вильгельме IV Гейне — отнюдь не друг Пруссии, как мы видели — написал стихи с дружеской иронией:

Мне симпатичен этот король;

Я полагаю, мы немного похожи.

Возвышенная душа, множество талантов.

Даже я был бы худшим правителем.

Отнюдь не плохая характеристика. Возвышенной душой со множеством талантов Фридрих Вильгельм IV действительно был, особенно он отличался талантом оратора, которым он широко пользовался. Его отец никогда не держал публичную речь и в частных разговорах самое большее выдавливал из себя лишь инфинитивы и обрывки фраз ("Уже все понял. Мне досадно"). Его сын поразил своих подданных сразу при вступлении на трон длинной проповеднической речью и потом еще раз при коронации, и еще позже при всякой представлявшейся возможности. Он желал быть "близким к народу" монархом, однако в то же время он был, причем больше, чем его прозаический отец, преисполнен мистико-романтическим представлением своего божеского избранничества и прямо-таки оскорбительным нерасположением к современному конституционализму, о котором он при случае заметил, что его основы повсюду в Европе "унавожены потоками крови. В Германии лишь существование союза Австрии и Пруссии удерживает дикого зверя в клетке, где он скалит свои зубы".

Но когда из таких резких слов делают заключение, что это был жестокий деспот, то ошибаются. Фридрих Вильгельм IV обладал мягким, любезным характером, и его любимым методом борьбы были объятия. Он всегда стремился обезоружить своих врагов человечностью и предупредительностью, при этом часто действовал даже против своих истинных убеждений — и бывал потом глубоко разочарован и рассержен, когда не встречал ответной благодарности. Его правление началось со всеобщей амнистии приговоренным "демагогам" и с реабилитации преследовавшихся профессоров и публицистов. Даже радикальному революционному поэту Георгу Хервегу этот король Пруссии дал аудиенцию и заявил ему: "Я люблю оппозицию с характером". Хервега это не убедило.

Столкновение этого характера с революцией 1848 года и определило своеобразную историю Пруссии в последовавшие три сумбурных года: 1848–1850.

По крайней мере в течение двух лет было ясно видно, как подступает революция, и Фридрих Вильгельм по-своему уже заранее пытался парализовать ее частичными встречными предупредительными мерами. Весной 1947 года он, обладая королевскими неограниченными полномочиями, созвал "Объединенный Ландтаг", подобное парламенту собрание всех провинциальных сословий, тут же обесценил этот жест речью при открытии, в которой он заявил, что никакая сила на Земле не заставит его сделать из этого собрания постоянное конституциональное учреждение. Его свояк, русский царь, заметил по этому поводу: "Удивителен этот новый режим: король предоставляет конституцию и отрицает, что это конституция". Объединенный Ландтаг проявил себя непослушным и осенью неблагосклонно был снова распущен. Требование его "периодичности" впредь станет лозунгом революции. Королевский жест окончился ничем. Но у самого влиятельного тогда советника короля Радовица уже были новые замыслы: "Королю следует привлечь Пруссию на свою сторону в Германии и посредством Германии".

К этому король был всегда готов. Уже при вступлении на трон он предложил Меттерниху "в союзе с властью императора Австрии содействовать возвышению и прославлению нашего дорогого немецкого отечества, и тем самым в сердце Европы достичь воодушевленного единства и согласия". Меттерних всегда вел себя уклончиво в этом вопросе, и сделал это и сейчас. С большим сопротивлением Фридрих Вильгельм дал себя уговорить Радовицу действовать без Австрии: следует собрать в Потсдаме конгресс немецких правителей, чтобы из Немецкого Союза сделать союзное государство с армией, флотом, таможенной унией, союзным судом и свободой печати, причем следует отметить, все как дар сверху. Совсем под конец, когда во Франции и в Италии уже разразилась революция, а положение в Вене и в Берлине было все более угрожающим, король признал даже то, что было ему всего тяжелее: союзный парламент, образованный из "сословий" союзных земель, и тем самым также и во славу господню постоянный Объединенный ландтаг в Пруссии. 18-го марта 1848 года королевский указ провозгласил всю программу. И как раз в этот момент в Берлине разразилась борьба на баррикадах.

Следует знать эту предысторию, чтобы понять поведение короля во время революции: вывод войск из революционного Берлина, верховой проезд через Берлин в черно-красно-золотом шарфе, воззвание "К моим любимым берлинцам", известное высказывание "Солнце Пруссии впредь будет восходить в Германии". Дело было не только в том, что он потерял самообладание и не хотел видеть никакой крови. Несомненно: для него было ужасно слышать выстрелы его войск по его "любимым берлинцам". Но прежде всего все происходящее казалось ему ужасным недоразумением: ведь он же все или почти все, чего его подданные хотели добиться от него посредством революции и насилия, уже по доброй воле своей милостиво предоставил!