Сергей Цветков - Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава

Вслед за анепсием и «людьми Ольги» (видимо, ее ближними дружинниками, членами княжьего совета) стоят еще одни родственницы великой княгини — «архонтиссы», число которых на втором приеме возрастает с 6 до 16, если только это не ошибка переписчика. Относительно этих женщин выдвигались две догадки. Во-первых, думали, что они могли быть женами «архонтов». Но численность «архонтов» и «архонтисс», как можно видеть, весьма сильно разнится: женщин значительно меньше, а ведь «архонты», скорее всего, были многоженцами. Непонятно также, почему мужья сидят дома, а их жены разгуливают по Царьграду. Наконец, императорские подарки приравнивают «архонтисс» к «людям Ольги» (тем и другим выдано по 20 милиарисиев). «Архонтиссы» явно принадлежали к окружению великой княгини, о чем свидетельствует сам Константин: «Сия архонтисса [Ольга] вошла с близкими [приближенными], архонтиссами-родственницами и наиболее видными из служанок». В связи с этим полагали, что речь может идти о сестрах Ольги и (или) женах ее братьев. Но тогда встают новые вопросы: если это сестры, то почему сплошь незамужние? Если замужние, то почему их мужья отстранены от участия в переговорах? Если это жены братьев, то где в таком случае сами братья или хотя бы их послы и «люди»?

Удовлетворительных ответов на эти вопросы нет. В то же время простое и самое естественное предположение, что «архонтиссы» были женами Игоря, расставляет все по местам: получает объяснение и их титул, и занимаемое ими высокое положение (именно они, а не послы «архонтов» сопровождают Ольгу на аудиенциях), и неопределенность их родства с Ольгой (ср. характерное выражение Константина: «родственные ей архонтиссы»; христианский государь, понятно, затруднился точнее определить, в какой степени родства находятся между собой Ольга и прочие жены Игоря), и отсутствие упоминания об их мужьях. Многоженство Игоря — факт, хорошо известный Иоакимовской летописи, где сказано, что после женитьбы на Ольге «име же Игорь потом ины жены, но Ольгу, мудрости ее ради, паче иных чтяше»; там же упоминается Глеб — «единый брат» Святослава, но, как видно, от другой матери [224]. Достоверность этого сообщения вне сомнений, ввиду аналогичных указаний источников на многобрачие других русских князей: летописных известий о многочисленных женах Святослава и Владимира, а также сведений Ибн Фадлана о «царе русов» и его «40 девушках».

Положение «архонтов», родственников Игоря, по сравнению с 944 г., осталось прежним. Они точно так же занимают место после Ольги (и соответственно после других княгинь, жен Игоря).

Зато разительно изменился статус Святослава. Если в 944 г. его посол имел порядковое преимущество перед послом Ольги, то теперь он замешался в толпе послов других «архонтов» (предположение, что Святослав вообще не был представлен собственным послом, маловероятно), а ближних гридей («людей») Святослава почтили даром, в четыре раза меньшим, чем «людей» Ольги, и намного уступающим в ценности даже подарку ее рабыням-прислужницам [225].

Отсюда ясно, что даже во время посещения Ольгою Царьграда, то есть в 957 г., Святослав все еще не был киевским князем. Это обстоятельство ставит крест на «28 годах княжения Святославля» и летописном образе Ольги-опекунши. Константин Багрянородный представил нам бесспорное свидетельство полновластия «Эльги Росены», отодвинувшей своего сына на вторые, если не на третьи роли.

Что же произошло в Киеве в те несколько лет, отделяющих поход Ольги в «Деревьскую землю» от ее поездки в Константинополь? Ограниченность источников позволяет нам восстановить не самый ход событий, а только суть происшедшего. Впрочем, и это немало.

Обратимся сначала к династическо-правовому аспекту вокняжения Ольги. Замещение ею на княжьем столе убитого мужа было, конечно, делом не совсем обычным, но и не вовсе исключительным. И уж совершенно точно, что это не выглядело общественным скандалом и узурпацией. Хотя тогдашние родовые отношения на Руси и были отмечены господством патриархального типа, женщина — все равно, простолюдинка или знатная — сохраняла положение полноценного члена общества, окруженного семейным и общественным почтением и пользовавшегося вниманием со стороны закона. Среди прочих ее прав особо отметим некоторые положения Русской Правды, касающиеся вдов. Закон признавал женщину, оставшуюся после смерти мужа с несовершеннолетними детьми на руках, главой семьи; вместе с причитающейся ей частью наследства она получала управление над всем имением покойного супруга. И поскольку политическая власть в древнерусском обществе того времени была продолжением власти родовой и семейной, главенство Ольги в великокняжеской семье покоилось на твердом основании обычного права. Вообще раннесредневековая история славянских народов знает немало случаев женского правления: чехи помнят княжение Любуши, ляхи — княжну Ванду, сербы — вдову Доброславу и т. д. [226]Признанию за Ольгой титула великой русской княгини в значительной степени способствовало то обстоятельство, что для мужчин и женщин еще не существовало четко сформулированных раздельных канонов социального поведения. Поэтому пребывание женщины на престоле не расценивалось как предосудительная попытка играть несвойственную ее полу социальную роль и не оскорбляло мужских предрассудков. Славянская женщина в языческую пору получала в полном смысле слова мужское воспитание, или, лучше сказать, юношей и девушек растили на одних и тех же поведенческих образцах. Превыше всего общество ценило силу, отвагу, удачу, торжество над врагом. И женщины отнюдь не были склонны противопоставлять этим ценностям какой-то свой «женский идеал» жизненного блага. Весьма часто они подвизались на одном и том же поприще с мужчинами, не требуя от последних снисходительности и поблажек. Средневековые писатели не раз отмечали участие славянок в походах и битвах наравне с мужчинами. Для женщин из княжеских родов профессиональное владение оружием было повседневной нормой, а их положение предводительниц дружин диктовало и соответствующее поведение в быту. Титмар Мерзебургский пишет об одной славянской княжне, жене венгерского короля: «Она пила чрезмерно; разъезжая на коне подобно воину, она однажды в сильном припадке гнева убила одного мужчину». Тот же образ воинственной и разгульной «княженецкой жены» донесли до нас русские былины: