Владимир Мавродин - Рождение новой России

С этого времени «непрестанная бытность его величества началась быть в слободе Немецкой не токмо днем, но и ночевать, как у Лефорта, так и по другим домам, а особливо у Анны Монсовны. И многие купцы англенские и голландские… пришли в его величества крайнюю милость».

Петр бывал на всех свадьбах и похоронах, на всех балах и увеселениях обитателей Немецкой слободы. Банкеты, пиры и прочие увеселения не проходили без участия молодого «царя московитов». Если первое появление в Кукуе царя Петра испугало обитателей слободы, то в дальнейшем его фигура стала для них настолько привычной, что когда Петр почему-либо отсутствовал на празднестве, все чувствовали, что чего-то недостает.

Петр начал учиться «экзерциции и языку голландскому» у «мастера того языку Андрея Виниуса», а также верховой езде, фехтованию, танцам.

Вскоре для своих «утех» Петр избрал дом Лефорта в Немецкой слободе, а когда тот оказался мал, Петр пристроил к нему большой зал и роскошно обставил его. Здесь-то, совершенно не стесняясь, и гуляла «кумпания» Петра, обученная иноземному «политесу» «дебошаном французским» Лефортом, принесшим привычки и нравы своей родной Женевы в Москву. Здесь началось, как пишет Куракин, «дебошство, пьянство так: велико, что невозможно описать».

Прошло некоторое время, и возникли «всешутейший собор» и «неусыпаемая обитель» дураков и шутов. Под видом мистерий Бахусу задумана была веселая, бесшабашная, варварски грубая пародия на «католицкую» церковь и на «папу римского», а затем и на православную церковь и патриарха. Первым «патриархом» «всешутейшего собора» был Матвей Филимонович Нарышкин, «муж глупый, старый и пьяный», а когда в 1692 г. он умер, его место занял Никита Моисеевич Зотов — «всешутейший отец Иоанникит, Пресбургский, Кукуйский и Всеяузский патриарх». В этой роли старый учитель Петра пребывал до самой своей кончины, последовавшей в 1717 г.

«Собор», имевший своим центром Пресбург, «потешную фортецию» на Яузе, кутил и гулял и по слободе, и по Москве, вызывая подчас не столько смех, сколько страх и негодование богомольной столицы.

Во время этих шествий из дома в дом, маскарадов, святок, в которых нередко принимало участие несколько сотен пьяных людей, «игра» была такая «трудная, что многие к тем дням приготовлялись как бы к смерти», а многим она стоила здоровья и даже жизни. И вполне естественно, что боярская Москва с замиранием сердца следила за своим царем: вернет ли ему бог рассудок, пойдет ли он по пути отца и деда или навсегда собьется с дороги? И куда повернет этот «пьянчужка-царь», «царь Кукуйский» свято-русскую землю и матушку-Москву, кто знает!

Едва ли кто-нибудь из зрителей этих забав мог понимать, что нарушение царем «чина» и «благолепия», обряда и обычаев московского двора, сопровождавшееся установлением живых и непосредственных связей со многими нужными Петру людьми, несет в себе ростки чего-то нового, еще неясного, но свежего, только залитого «ренским» и мальвазией да заглушенного музыкой оркестров Немецкой слободы.

Петр сбился с пути, царя «приворожила» «окаянная Монсиха», ничему хорошему не быть, если царь сидит больше в слободе, чем в отцовском дворце! Так говорили на Москве, и говорили даже те, кто спустя некоторое время наденет иноземный кафтан и башмаки, обучится «политесу» и «како писать комплименты разные», кое-как усвоит новые порядки и понесется вприпрыжку за размашисто и быстро шагающим вперед Петром.

За бокалом романеи в доме Лефорта или Монса Петр узнавал то, о чем никогда бы не узнал толком в покоях своего царского дворца в Москве. Он слышал об Англии и Голландии из уст самих англичан и голландцев, и слышал не заученные официальные фразы во время аудиенций, начинавшихся установленными «по здорову ли?», а подробные рассказы о странах заморских, о дипломатии европейских правителей, о воинском их искусстве, о городах и гаванях, науках и ремеслах, жизни и быте, нравах и порядках европейских держав. Он слышал споры на политические и религиозные темы, привык к многоязычию и веротерпимости Немецкой слободы, где мирно уживались католики, лютеране, кальвинисты (в дальнейшем это приведет к тому, что Петр найдет общий язык даже с такими далекими его натуре людьми, как квакеры), вникал, и не без успеха, в прения о науках и ремеслах. Так царь знакомился с Европой пока что в Немецкой слободе. Позднее он увидит ее, эту Европу, в натуре.

Но близость Петра к «Кукую», это «фамилиарите» с пестрым населением Немецкой слободы имели и отрицательную сторону.

В своем еще незрелом уме Петр отождествлял бородатых стрельцов и церемониал кремлевских покоев, обычаи царского двора и его «благолепие», т. е. все, что как бы олицетворяло собой порядки, породившие и страшное 15 мая 1682 г., и ненавистную Софью, и ее «ближних бояр», со всем сложным и многообразным укладом русской национальной жизни. Возненавидев стрельцов и бояр, он возненавидел и среду, их породившую, и обстановку, их окружавшую. Увидев язвы на теле Московского государства, обратив внимание на бесчисленные недостатки русской действительности, он начал отворачиваться от нее. Раздраженный Москвой, он повернулся лицом к иноземному Кукую, подчас слишком опрометчиво решая спор Запада и Руси в пользу первого, слишком неразборчиво заимствуя у Запада, наряду с полезным, ненужное для Руси.

Впрочем, ни балы в доме Лефорта, ни «всешутейший собор», который пугал своими выходками даже привычную к грубой шутке Москву, не мешали Петру накапливать знания, расширять свой кругозор и все яснее рисовать себе далекую величественную цель.

Весь свой жизненный путь великий преобразователь так и прошел, окруженный «всешутейшим собором» и «неусыпаемой обителью», поражая всех, мало знавших его, своей удивительной способностью во время «побоищ с Ивашкой Хмельницким» (т. е. попоек) трезво и здраво решать серьезные вопросы.

Кутя и дебоширя, Петр жадно, на ходу, схватывал все, что его интересовало. Изучение геометрии, арифметики, фортификации, навигации, артиллерийского дела, обучение ремеслам, «нептуновы» и «марсовы потехи», приемы иноземцев перемежались с веселыми пирушками, танцами, фейерверками. И если часто во время веселий Петр решал важные дела, то от дела он незаметно переходил к развлечениям.

«Потехи» приобрели невиданный раньше размах. В больших «потешных боях», которые развернулись в октябре 1691 г. под Преображенским и Семеновским, принимали участие наряду со стрельцами, солдатами и рейтарами бывшие «потешные», а ныне уже регулярные полки — Преображенский и Семеновский. Войсками «противников» командовали Федор Юрьевич Ромодановский и Иван Иванович Бутурлин. В «бою» храбро дрался и «ротмистр Петр Алексеев» — Петр. «Дело» было настолько серьезным, что немало людей было ранено, а некоторые скончались от ран. «Против сего пятого на десять числа, в ночи, в шестом часу князь Иван Дмитриевич от тяжкия своея раны, паче же изволением божиим переселися в вечные кровы, по чину Адамову, идеже и всем нам по времени быти», — писал Апраксину о смерти князя Долгорукого Петр.