Фёдор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

После этого парня пристроили работать в пищеблок на одном из комбинатов. Вместе с такими же, как и он, "десятисуточниками", Емельян грузил продукты, а параллельно они умудрялись воровать страшный дефицит того времени — растворимый кофе, меняя его потом на портвейн и продукты. Причем Емельян в этом деле был заводилой: если до него малолетки крали по мелочи, то с ним утащили сразу ящик кофе. А спустя несколько дней Емельяна вызвал к себе начальник отделения и попросил спеть "что-нибудь цыганское". С тех пор вплоть до конца отсидки парень развлекал стражей порядка песнями и плясками. Вот так хлебнул горя и понял, почем фунт лиха, не Емельян, а его отец Борис Сичкин.

Тем временем с середины января женская половина населения СССР с интересом следит за репортажами с 35-го чемпионата страны по фигурному катанию, проходящему в Риге. Трансляции начались 13 января в самое удобное время — в 20.30 в будни, в 19.30 в выходные. В парном катании настоящую сенсацию произвели Ирина Роднина и Алексей Уланов, взявшие "золото" турнира. Их программа была настолько новаторской и оригинальной, что судьи безоговорочно присудили им высшие оценки. Как скажет в одном из интервью их тренер Станислав Жук: "Мы задумали ввести в произвольную "пятиминутку" две новые поддержки, одну из которых — "обратную скрестную" — готовили с 1968 года. Однако сегодня Ирина и Алексей превзошли даже мои ожидания. Кстати, прыжок в два с половиной оборота, так называемый "аксель", они тоже исполнили нынче на соревновании впервые после того, как мы с женой Ниной ввели его в свою программу ровно десять лет назад…"

"Серебро" в парном катании досталось паре Людмила Смирнова-Андрей Сурайкин. А вот знаменитая пара Белоусова-Протопопов на этот раз вынуждена была довольствоваться всего лишь скромным 6-м местом. В танцах на льду победили Людмила Пахомова и Александр Горшков. "Серебро" досталось Татьяне Войтюк и Вячеславу Жигалкину. В одиночном катании у мужчин победу одержал Сергей Четверухин.

Соревнования по фигурному катанию закончились в воскресенье, 17 января. Утром следующего дня взрослое население огромной страны отправилось на работу, дети сели за школьные парты. Николай Рубцов и Людмила Дербина в то утро посетили жилищную контору, чтобы утрясти проблему с пропиской Дербиной. Но там их поджидала новая неприятность — Людмилу не прописывали, поскольку не хватало площади на ее ребенка от первого брака. Рубцов попытался было качать права, мол, я буду жаловаться чуть ли не в обком партии. Но его быстро осадили: жалуйтесь на здоровье.

Несолоно хлебавши Рубцов и Дербина отправились к машинистке, работавшей в газете "Вологодский комсомолец", которая перепечатывала рукопись стихов Рубцова (он собирался везти сборник в одно из столичных издательств). Всю дорогу поэт никак не мог успокоиться, метал громы и молнии по адресу бюрократов из жилконторы. Однако по пути в редакцию, возле ресторана "Север" на Советской улице, судьбе угодно было послать им встречу со знакомыми поэта — журналистами, которые шумною толпой двигались на посиделки в шахматный клуб. Они пригласили с собой за компанию и Рубцова с Дербиной, но Людмила отказалась. А вот Рубцов нет. Видимо, после унижения, которое он испытал в жилконторе, ему требовалось залить свое горе водкой. В итоге он отправил любимую в редакцию, а сам с друзьями свернул в шахматный клуб. Через некоторое время Людмила тоже пришла в клуб, где веселье было уже в самом разгаре. Ей налили вина, но Людмила практически не пила, предпочитая тихо сидеть на своем месте. И здесь в какой-то момент Рубцов вдруг стал ее ревновать к журналисту Задумкину. Однако досадный эпизод удалось обернуть в шутку, и вскоре вся компания отправилась догуливать на квартиру Рубцова на улице Александра Яшина. Но там поэта вновь стала одолевать ревность, он принялся буянить, и, когда успокоить его не удалось, собутыльники решили уйти от греха подальше. В комнате остались лишь Рубцов и его невеста. Далее послушаем ее собственный рассказ:

"Я замкнулась в себе, гордыня обуяла меня. Я отчужденно, с нарастающим раздражением смотрела на мечущегося Рубцова, слушала его крик, грохот, исходящий от него, и впервые ощущала в себе пустоту. Это была пустота рухнувших надежд.

Какой брак?! С этим пьянчужкой?! Его не может быть!

— Гадина! Что тебе Задумкин?! — кричал Рубцов. — Он всего лишь журналистик, а я поэт! Я поэт! Он уже давно пришел домой, спит со своей женой и о тебе не вспоминает!..

Рубцов допил из стакана остатки вина и швырнул стакан в стену над моей головой. Посыпались осколки на постель и вокруг. Я молча собрала их на совок, встряхнула постель, перевернула подушки…

Рубцова раздражало, что я никак не реагирую на его буйство. Он влепил мне несколько оплеух. Нет, я их ему не простила! Но по-прежнему презрительно молчала. Он все более накалялся. Не зная, как и чем вывести меня из себя, он взял спички и, зажигая их, стал бросать в меня. Я стояла и с ненавистью смотрела на него. Все во мне закипало, в теле поднимался гул, еще немного, и я кинулась бы на него! Но я с трудом выдержала это глумление и опять молча ушла на кухню…

Где-то в четвертом часу я попыталась его уложить спать. Ничего не получилось. Он вырывался, брыкался, пнул меня в грудь… Затем он подбежал ко мне, схватил за руки и потянул к себе в постель. Я вырвалась. Он снова, заламывая мне руки, толкал меня в постель. Я снова вырвалась и стала поспешно надевать чулки, собираясь убегать.

— Я уйду.

— Нет, ты не уйдешь! Ты хочешь меня оставить в унижении, чтобы надо мной все смеялись?! Прежде я раскрою тебе череп!

Он был страшен. Стремительно пробежал к окну, оттуда рванулся в ванную. Я слышала, как он шарит под ванной, ища молоток… Надо бежать! Но я не одета! Однако животный страх кинул меня к двери. Он увидел, мгновенно выпрямился. В одной руке он держал ком белья (взял его из-под ванны). Простыня вдруг развилась и покрыла Рубцова от подбородка до ступней. "Господи, мертвец!" — мелькнуло у меня в сознании. Одно мгновение — и Рубцов кинулся на меня, с силой толкнул обратно в комнату, роняя на пол белье. Теряя равновесие, я схватилась за него, и мы упали. Та страшная сила, которая долго копилась во мне, вдруг вырвалась, словно лава, ринулась, как обвал… Рубцов тянулся ко мне рукой, я перехватила ее своей и сильно укусила. Другой своей рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, большим и указательным, стала теребить его за горло. Он крикнул мне: "Люда, прости! Люда, я люблю тебя!" Вероятно, он испугался меня, вернее, той страшной силы, которую сам у меня вызвал, и этот крик был попыткой остановить меня. Вдруг неизвестно отчего рухнул стол, на котором стояли иконы, прислоненные к стене. На них мы ни разу не перекрестились, о чем я сейчас горько сожалею. Все иконы рассыпались по полу вокруг нас. Сильным толчком Рубцов откинул меня от себя и перевернулся на живот. Отброшенная, я увидела его посиневшее лицо. Испугавшись, вскочила на ноги и остолбенела на месте. Он упал ничком, уткнувшись лицом в то самое белье, которое рассыпалось на полу при нашем падении. Я стояла над ним, приросшая к полу, пораженная шоком. Все это произошло в считаные секунды. Но я не могла еще подумать, что это конец. Теперь я знаю: мои пальцы парализовали сонные артерии, его толчок был агонией. Уткнувшись лицом в белье и не получая доступа воздуха, он задохнулся…