Фёдор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди

"В последние годы академик А.Д. Сахаров отошел от активной научной деятельности и выступил с рядом заявлений, порочащих государственный строй, внешнюю и внутреннюю политику Советского Союза. Недавно в интервью, данном им зарубежным корреспондентам в Москве и опубликованном в западной печати, он дошел до того, что выступил против политики Советского Союза на разрядку международной напряженности и закрепление тех позитивных сдвигов, которые произошли во всем мире за последнее время.

Эти заявления, глубоко чуждые интересам всех прогрессивных людей, А.Д. Сахаров пытается оправдать грубым искажением советской действительности и вымышленными упреками в отношении социалистического строя… Мы выражаем свое возмущение заявлениями академика А.Д. Сахарова и решительно осуждаем его деятельность, порочащую честь и достоинство советского ученого. Мы надеемся, что академик Сахаров задумается над своими действиями".

Самого Сахарова в те дни в Москве не было — он с женой и приемным сыном Алексеем был на отдыхе в Армении. Но газета с публикацией нашла его и там. Вот как он сам описывает это:

"Утром Люся (Е. Боннэр. — Ф.Р.) достала газету, и мы своими глазами увидели печально-знаменитое заявление 40 академиков во главе с президентом Келдышем. Потом мне рассказывали разные истории, касавшиеся сбора подписей под этим письмом. Некоторые из подписавших объясняли свою подпись тем, что они считали (им "разъяснили"), что подобное письмо — единственный способ спасти меня от ареста. Капица, как я слышал, отказался подписывать. Зельдовичу не предлагали. Академик Александров (будущий президент) уклонился от подписи. Когда ему позвонили домой с предложением присоединиться к письму, кто-то из домашних сказал:

— Анатолий Петрович не может подойти, у него запой.

Причина вполне в народном духе. Но, может, это байка. Некоторые из подписавших тяжело переживали свой поступок, у некоторых возник тяжелый конфликт с детьми.

Мы поняли, что дело очень серьезно, но решили не менять своих планов. К слову сказать, у нас не было трудностей с билетами — книжка Героя Социалистического Труда еще вполне действовала вплоть до января 1980 года. Из Еревана мы перебрались в Батуми; там на пляже услышали, как соседи обсуждают вслух что-то про отщепенца Сахарова…"

29 августа еще в одной столичной газете была опубликована заметка, имевшая пусть меньший, но все же определенный резонанс в обществе. Речь в ней шла не о политике, а об элементарной человеческой жалости к братьям нашим меньшим. Я имею в виду заметку Б. Яковлева "Трое на балконе", напечатанную в "Вечерней Москве". Суть ее в следующем.

На Троицкой улице строился 12-этажный дом. Однажды после смены трое строителей решили развлечься. Хлеб, оставшийся у них с обеда, они накрошили на крышу соседней котельной, залитую горячим варом. Расчет был прост: воробьи и голуби клюнут на приманку и намертво приклеятся к крыше. Вот смеху-то будет! Так оно и вышло: птицы стали слетаться к кормушке, а взлететь не могут. А трое дебилов знай себе гогочут. На шум из соседних окон стали выглядывать люди. Стали они совестить строителей, но те и ухом не ведут: крошат себе и крошат хлеб, заманивая новые жертвы. В конце концов нашлись смельчаки, которые вышли из своих квартир и бросились на помощь птицам. Из одиннадцати пернатых спасти удалось девять, два воробья погибли. У многих спасенных клювы были залеплены смолой, все перышки, лапки — сплошная смола. Спасителям пришлось до глубокой ночи очищать их от вара с помощью бензина, а где он был бессилен, приходилось вырезать перья.

На следующий день жильцы отнесли письмо-жалобу в монтажное управление № 8 3-го домостроительного комбината с просьбой наказать виновных в столь бесчеловечном поступке. Коллективная жалоба возымела действие: двоим живодерам был объявлен общественный выговор, третий был оштрафован. Да еще "Вечерка" их на весь город ославила.

29-30 августа в Москве продолжался суд над Петром Якиром и Виктором Красиным. Последний вспоминает: "На третий и четвертый день допрашивали свидетелей. Вызвали немногих. Человек десять, может быть, пятнадцать. Свидетели допрошены. Объявлен перерыв. После перерыва речь прокурора, из которой мы сможем узнать наконец, что нам "дадут".

В перерыве к нам подходит лейтенант, офицер из охраны Лефортовской тюрьмы, и спрашивает шутливым тоном, чего мы ждем от прокурора. Мы пожимаем плечами. "Ну вот, — говорит он весело, — перед каждым из вас микрофон. Что, если на каждый микрофон дадут по три года лагерей и три года ссылки? Устроит это вас?" Мы молчим.

В перерыве нас спускают в подвал. Забыл сказать: накануне я написал судье записку с просьбой держать нас с Петром вместе в перерывах. Судья разрешил. Нас заводят в камеру, у Петра начинается истерика. Он кидается на конвой, кричит: "Мы им дали все, сукам, а нам по шесть лет". Конвоиры (это лефортовские надзиратели) растерялись. "Успокойтесь, Петр Ионович. Все еще будет хорошо". Я утащил его внутрь камеры и, как мог, успокоил.

После перерыва прокурор, окончив обвинительную речь, просит для нас именно то, о чем говорил лейтенант: на каждый микрофон по три года лагерей и три года ссылки. Нас увозят в Лефортово…"

На следующий день с Красиным лично встретился Юрий Андропов. Цель вызова была проста: КГБ собирался в ближайшие дни устроить пресс-конференцию Якира и Красина для зарубежных журналистов, на которой те должны были отречься от диссидентского движения и осудить его. Но прежде необходимо было прозондировать настроения обоих осужденных. Поскольку в Якире чекисты не сомневались, надо было обработать Красина. Андропов принял его в одном из кабинетов Лефортовской тюрьмы. Протянув руку, представился. Красин сказал: "Узнаю вас по портретам". Затем они сели напротив друг друга, и беседа началась. Андропов сказал:

— Мне доложили, что у вас назрел кризис доверия к КГБ.

— Неудивительно, — кивнул головой Красин. — Мы сдержали свое слово, а нам дали по шесть лет.

Андропов улыбнулся:

— Ну, на это не обращайте внимания. Подайте заявление на кассацию, вам снизят до отсиженного и пока оставят ссылку. Далеко мы вас отправлять не собираемся. Можете сами выбрать город поближе к Москве. А там пройдет месяцев восемь, подадите на помилование и вернетесь в Москву. Нельзя же было выпустить вас из зала суда. Согласитесь, вы с Якиром наломали изрядно дров. Кроме того, ваш процесс мы широко освещали в печати. А приговор по кассации публиковать не будем…

Как вы смотрите на то, чтобы выступить на пресс-конференции перед иностранными журналистами? Они столько лжи пишут о вашем деле. Нужно пропесочить им мозги. Чтобы на Западе знали, что вы говорили на суде не под давлением, а по доброй воле. Только не думайте, что я вас покупаю. Если не хотите, то не надо. Все то, о чем я говорил, будет и без этого.