Барбара Такман - Загадка XIV века

Все закончилось фиаско. Ужасная репутация наемников всколыхнула население Эльзаса, и люди оказали отчаянное сопротивление. Несмотря на заверения Арно, что злого умысла против населения у него нет и он хочет всего лишь напоить лошадей в Рейне, жители Страсбура не позволили отрядам перейти через мост и заставили императора явиться вместе с армией и преградить дорогу пришельцам. Через месяц наемники повернули назад, и сделать это их вынудило не столько сопротивление людей, сколько собственное нежелание идти в поход. Тем временем новое предприятие потребовало их присутствия в Испании.

Англо-французская война в Бретиньи не закончилась, а перекинулась в Испанию, где соперники поддерживали разных претендентов на корону. Педро Жестокий, король Кастилии, притеснения которого вызвали в стране мятеж, соперничал со своим братом, доном Энрике Трастамарой, старшим из десяти бастардов отца и лидером оппозиции. Основные события происходили вокруг Лангедока, Аквитании и Наварры. Англичане поддерживали Педро. Король, по слухам, убил свою жену, сестру королевы Франции, и дон Энрике стал протеже французов; к тому же восшествие Трастамары на престол добавило бы Франции важного союзника. В самой Испании усилилось противостояние прежних антагонистов. Дон Педро был к тому же врагом папы. Святой отец отлучил его за отказ прибыть на суд в Авиньон, где папа намеревался обвинить короля в недостойном поведении.

Испанская территория, на которую наемники пришли под прикрытием крестового похода, объявленного против мавров Гранады, представляла собой идеальное место и, возможно, могилу для отрядов. Дюгеклен, как назначенный военачальник, убедил двадцать пять капитанов самых опасных отрядов, включая Хью Калвли, Эсташа д’Обресикура и других, кто был его противниками в Оре, последовать за ним в Испанию. Им пообещали высокое жалование, однако люди из отрядов не хотели переходить через Пиренеи, не имея на руках настоящих денег. Конфронтация, с помощью которой цель была достигнута и в которой, по большому счету, выразилась суть XIV столетия, ядовито описана в эпической поэме Жана Кювелье «Песнь о Бернаре Дюгеклене», хотя о поэте и говорили, что «тирания рифмы дает ему мало свободы для точности».

Вместо того чтобы сразу пойти в Испанию, наемники разбили лагерь напротив папского дворца, стоявшего в Вильневе на берегу Роны. Папа отправил к ним дрожавшего от страха кардинала и приказал сообщить бандитам, «что он, обладающий властью Бога, всех святых, ангелов и архангелов, отлучит от церкви всю вашу компанию, если вы тотчас не уйдете отсюда». Дюгеклен и «ученый, мудрый и скромный рыцарь» маршал д’Одрем, ветеран битвы при Пуатье, вежливо приняли кардинала и спросили, принес ли он деньги; кардинал тактично ответил, что его послали узнать, какова цель их прихода в Авиньон.

«Монсеньор, — ответил д’Одрем, — вы видите перед собой людей, которые за десять лет совершили у вас множество злодеяний, но сейчас они идут в Гранаду на борьбу с еретиками, правители направляют их туда, чтобы они никогда более не вернулись во Францию». Перед выступлением каждый надеялся на прощение, а потому просил святого отца отпустить им все грехи и не наказывать за тяжкие преступления, которые они совершали с самого детства — а еще молил его святейшество выдать им в дорогу двести тысяч франков.

Изменившись в лице, кардинал ответил: несмотря на то, что численность войска велика, он думает, что может отпустить всем грехи, но не деньги. «Монсеньор, — быстро вмешался Бертран, — мы должны получить все, о чем попросил маршал, потому что многих мало тревожит отпущение грехов, они скорее предпочтут деньги. Мы ведем их туда, где они с полным правом смогут грабить, не нанося вреда христианам». Дюгеклен подчеркнул: пока их требования не будут исполнены, люди не тронутся с места, и чем дольше они прождут, тем хуже будет для Вильнева.

Кардинал поспешно вернулся обратно и рассказал папе о желании наемников получить отпущение грехов: он, мол, уже выслушал перечисление их преступлений. «Они совершили… все самое ужасное, что может совершить человек, и более того, о чем можно поведать, а потому они просят о Божьем прощении и ждут от вас полного помилования».

«Они его получат, — тотчас промолвил папа, — при условии, что покинут страну». И тут кардинал изложил дополнительную просьбу наемников ценою в двести тысяч франков. Урбан видел из своего окна, как вооруженные люди хватают скот, кур, гусей, хороший белый хлеб и все, что только можно было унести. Папа собрал совет, на котором стали решать, как собрать деньги. Урбан предложил обложить налогом богачей Авиньона, «чтобы богатства Господа не уменьшились». Так были собраны деньги, и прево Авиньона принес их Дюгеклену вместе с документом об отпущении грехов, подписанным и заверенным печатью. Дюгеклен спросил, откуда деньги, из папской ли казны. Узнав, что деньги пожертвовала община Авиньона, он в «самых непочтительных выражениях» осудил алчность святой церкви и поклялся, что не возьмет от населения и самой мелкой монеты: деньги должны поступить от церкви, а все собранные ею средства необходимо вернуть людям, которые их отдали. «Монсеньор, — сказал прево, — да дарует Господь вам счастливую жизнь; бедные люди будут счастливы». Деньги должным образом вернули, а из папской казны изъяли двести тысяч франков, впрочем, Урбан быстро возместил ущерб, обложив дополнительным налогом французских священнослужителей.

Англичане тоже заботились о собственной репутации, к примеру, герольд Чандоса, воспевавший правление Черного принца Аквитанского, прославлял это время как «семь лет радости, мира и удовольствий», хотя все было ровно наоборот. Заносчивость и экстравагантность принца возбуждали в гасконцах гнев, горечь и заставляли смотреть в сторону Франции. Вдохновляемый идеалами величия и считавший, что в банкротстве есть нечто благородное, принц не обращал внимания на разницу между доходами и расходами. Он заполнял эту брешь налогами, что подрывало лояльность подданных, которой ему следовало ожидать как наместнику короля. «С тех пор, как родился Бог, не было дома столь красивого и благородного». Он кормил «более восьмидесяти рыцарей, а сквайров и вчетверо больше того», каждый день за его столом сиживали около четырехсот человек, он держал огромную свиту, состоявшую из оруженосцев, пажей, лакеев, управляющих, писарей, сокольников и егерей; закатывал банкеты, устраивал охоты и турниры, а ухаживать за собой допускал лишь рыцаря с золотыми шпорами. Его жена, прекрасная Джоанна, превосходила свою невестку Изабеллу по части роскошных тканей, мехов, драгоценных камней, золота и финифти. Правление принца — восторженно умилялся герольд Чандоса — было отмечено «свободой, высокими устремлениями, здравомыслием, умеренностью, благочестием, справедливостью и сдержанностью». За исключением первых двух характеристик, принц не обладал ни одним из перечисленных качеств.