Цезарь Ложье - Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.

И что же! Эти несколько человек должны нести на себе всю тяжесть службы; днем они принуждены быть все время начеку, чтобы отбивать частые атаки казаков; ночью они подвергаются ужасной суровости климата; они должны следить за безопасностью отсталых, сами не имея ни минуты отдыха, который им так необходим.

С рассветом вся армия продолжает свое отступление без всякого сигнала, а изнутри страны появляются в большом количестве солдаты отдельно или группами. Они направляются в беспорядке к большой дороге, на которой из них скоро составляется целая колонна разрозненных солдат. Да это уже не только одни солдаты, как прежде. После перехода через Березину офицеры, полковники, генералы перемешались с солдатами, они принуждены молить о помощи у тех, которыми еще так недавно командовали; они кажутся еще более несчастными, так как впали в ужасное положение после сравнительного благополучия. Часто солдаты делают вид, что их не узнают, или смотрят на них с презрением, когда они просят умоляющим голосом немного огня, каплю воды или кусок лошадиного мяса. Нет речи о том, чтобы платить серебром, берут только золото. Я заплатил луидор за кусок свинины и должен был жарить его со страшными затруднениями на горящих угольях пылающего дома и все же съел его почти сырым. На узких, загроможденных экипажами и возами, дорогах стояла невообразимая толкотня. Всякий раз, когда лошади падали, мы страшно волновались, так как это и нам грозило падением. Казаки не осмеливались близко подойти к вооруженному войску, но напали на безоружных, те кинулись бежать и побежали прямо нам навстречу и этим еще более увеличили сумятицу.

Видя все это, вице-король приостановил нашу колонну на полдороге и написал императору обо всем, что здесь происходит. Но когда он заглянул в тыл, то еще лучше нас понял всю громадность затруднений.

Остановился вице-король в замке Огинского, одного из знаменитейших литовских дворян, отличившихся в первую войну за освобождение Польши. К сожалению, теперешний владелец этого замка был в отсутствии и не мог оказать нам должного гостеприимства. (В этот замок явился на другой день и Наполеон; там был составлен известный погребальный 29-й бюллетень о положении Великой Армии). Мы были в таком печальном состоянии, что где бы мы ни появлялись, мы возбуждали сострадание в самых суровых сердцах. Находясь под защитой громадных амбаров, мы считали такое пристанище восхитительным.

Молодечно, 3 декабря. Выполняя полученный приказ, вице-король отправил по направлению к Вильне всю кассу, все экипажи, больных и раненых.

Приблизительно на расстоянии одной мили от Беницы на этот обоз бандой казаков Ланского, состоявшей человек из шестисот, было сделано нападение. Охрана обоза была слишком ничтожна; ее едва хватало на то, чтобы прикрыть одну только часть всей вереницы.

Казаки ворвались туда, где не было вооруженных солдат, но скоро были обращены в бегство и в этот день уже не появлялись.

Однако карета, которая везла двух раненых генералов, Пино и Фонтана, возбудила алчность казаков. Быть может, они надеялись взять в плен выдающихся офицеров; быть может, просто думали захватить богатую добычу, но только несколько казаков под предводительством своих офицеров бросились на карету.

То, о чем я хочу рассказать, может показаться неправдоподобным, но все войска, там находившиеся, видели это собственными глазами. Три стрелка из тех десяти, которые так отличились в Плещенице при стычке с отрядами Ланского, бросились на защиту своих командиров. Они защищали их с поразительной отвагой и энергией, наносили удары с таким остервенением, что заставили нападающих отступить. Об этом подвиге мне рассказывал сам генерал Пино.

Во время однодневного отдыха в Молодечно мы озабочены были тем, как бы достать себе хоть немного припасов. Некоторые, отставшие от своих отрядов, вновь присоединились к нам, и в полках, по-видимому, стал водворяться некоторый порядок, хотя по дорогам еще лежало множество умирающих солдат. Отчаянное положение было и в квартирах у офицеров: один изнемогал от усталости, у другого оказывались отмороженными ноги, и он заранее оплакивал судьбу свою, которая таким образом кидала его в руки русских.

С чинами больше не считались, большинство штаб- офицеров не имело уже своих лошадей, и малейшее недомогание или нездоровье было для них смертным приговором.

Молодечно, 4 декабря. Сегодня утром император приказал Виктору собрать всех отставших и затем присоединиться к другим отрядам. Авангард должен направиться в Марково, а Нею предписано ожидать здесь прибытия Виктора.

В 9 часов утра главную квартиру перенесли в Беницу, а ночью передовые части нашей колонны и главная часть 1-го отряда двинутся в Сморгонь.

Сморгонь, 5 декабря. Сегодня утром, в 8 часов, император покинул Беницу и перенес свою главную квартиру в Сморгонь. Сам он прибыл туда в 1 час дня.

Генерал Гогендорп, военный губернатор Литвы, выехал в Вильну ему навстречу.

В 7 часов вечера император уехал в своей дорожной карете вместе с Коленкуром. На козлах сидел капитан польских гвардейских уланов Вонсович, служивший ему переводчиком, и мамелюк Рустан. Генералы Мутон и Дюрок следовали за ними в санях. Они направились в Вильну с небольшим конвоем неаполитанского кавалерийского отряда под командой герцога Рока Романа, приехавшего с генералом Гогендорпом [31] Эти неаполитанские кавалеристы в легких нарядных мундирах не могли вынести переездов, многие из них замерзли — и весь путь был усыпан их трупами. Что же касается герцога Рока Романа и других офицеров конвоя, то, прибыв вместе с императором в Вильну утром в 10 часов, они вошли в кухню какого-то дома и, пока в соседней комнате император разговаривал с Мюратом, они имели неосторожность слишком близко стать у огня, а на другой день были не в состоянии продолжать путь. Герцог Романа лишился нескольких пальцев на руках и ногах. .

Термометр показывал 20 градусов ниже нуля; несколько птиц замерзло на лету, а почва представляла собой гладкую, как стекло, поверхность, по которой нельзя было пройти. Даже те, у которых были еще лошади, не могли ими пользоваться. Чтобы не погибнуть от холода, приходилось слезать и, скользя и падая, тащить за собой лошадь на уздечке.

В воздухе была необычайная тишина, не чувствовалось ни малейшего дуновения, казалось, что все, что живет и движется, не исключая даже ветра, — все окоченело, замерзло, все умерло.

Те из наших солдат, которые до сих пор мужественно боролись с бедствиями и проявляли необыкновенную выносливость, теперь потеряли все свои силы.

Ошмяны, 6 декабря. Термометр показывал уже 24 градуса. Как только уехал император, императорская гвардия совершенно небрежно стала относиться к своим обязанностям и совершенно перестала заботиться о безопасности тех, кто не был самим императором. С отъездом императора исчезло все их мужество и терпение — сила, облегчавшая им дни великих испытаний.