Вильям Похлебкин - Кухня века

Переезд Ленина в 1903 г. в Женеву не внес, по сути дела, существенных перемен в характер его питания. В течение 1903—1904 гг., как пишет Крупская, «мы питались больше всухомятку — яйцами, сыром, запивая водой из ключей, сухим крестьянским вином, а обедали лишь изредка. Деньжат у нас было в обрез. Один швейцарский рабочий нам посоветовал: „Вы обедайте лучше не с туристами, а с кучерами, шоферами, чернорабочими. Там вдвое дешевле и сытнее“. Мы так и стали делать». И Ленин с особенным удовольствием ходил в людскую застольную на постоялых дворах, ел там с особым аппетитом и усердно нахваливал дешевый и сытный обед.

Во время первой русской революции 1905—1907 гг. Ленин приехал в Россию. Вновь началось скитание по конспиративным квартирам со случайными хозяевами и еще более случайной едой. Только после поражения революции, переехав на короткое время в Финляндию, Ленин немного отдохнул у моря в Стирсуддене, где его усиленно подкармливала Елена Книпович — морской рыбой, олениной (запеченной по-фински), финскими молочными продуктами, яичницами. Но необходимость переезда в глубь Финляндии, на конспиративные квартиры, вновь привела к ограничению питания одними лишь крутыми яйцами и молоком. Показательно, что в этот период Ленин совершенно перестал есть сладкое. Точно так же в его рационе отсутствовали орехи, которые Ульяновы никогда не употребляли. Так, Камо привез в 1907 г. Ленину чурчхеллу, которую попробовала только Крупская. Когда Камо приехал в Париж, в эмиграцию, ему по его просьбе покупали орехи — миндаль, который Камо усердно грыз. Однако считалось, что это особая пища кавказцев, и Ульяновы только смотрели, как Камо поглощал орехи, потому что привык к ним с детства, но сами к ним даже не притрагивались.

Вторая эмиграция началась для Ульяновых с трагического в кулинарном отношении события. В первые же дни пребывания в Германии, в Штутгарте, они зашли в какой-то дешевый ресторан, где настолько сильно отравились рыбой, что едва смогли дойти до гостиницы. Пришлось вызывать врача, хотя паспорта у них были фальшивые. Не будь они в таком тяжелом положении, раскрывать бы себя не стали. Самым ужасным было то, что паспорт, имевшийся у Ленина, был выписан на имя «финского повара». В то же время на вопросы врача, какие блюда ел Ильич, тот не смог сказать ничего вразумительного. Естественно, что у врача закрались подозрения насчет «странной пары», и он, воспользовавшись этим, «слупил» такой громадный гонорар, что им едва хватило денег доехать до Женевы. В Женеве, учитывая печальный опыт, нашли порядочный, но дешевый частный пансион у какой-то жены сапожника и стали, наконец, регулярно обедать.

Однако дороговизна и другие причины заставили Ульяновых переехать в Париж, где они решили во что бы то ни стало питаться дома и делать горячие обеды. Осознание этого, наконец, наступило. Было крайне непривычно и тяжело вести регулярное хозяйство, ходить на базар, покупать мясо, зелень, варить обед. Кроме того, стали выдерживать режим питания. Подъем в 8:00, завтрак в 8:30—9:00, обед — в 14:00 после работы Ленина в библиотеке. Однако все это было дорого, жили впроголодь.

В качестве «кулинарной отдушины» придумали летом, на одну-две недели, уезжать в провинциальные маленькие французские городки, где питались в местных домашних пансионах для шести — восьми человек, где можно было получить дешево настоящую французскую крестьянскую пищу. Так, в 1909 г. Ульяновы поехали в деревушку Бонбон в департаменте Сены и Луары, где их кормили очень сытно и вкусно. В 1910 г. в июле поехали на крестьянский хутор в Вандею, на побережье, где рыбаки кормили их крабами и атлантической рыбой — камбалой, а также простоквашей. Именно эти поездки, обнаружившие кулинарные различия и кулинарное своеобразие разных региональных (провинциальных) кухонь Франции, на деле продемонстрировавшие различие вкуса блюд, приготовленных разными народными способами, пробудили, наконец, у Ленина понимание вкусовых различий в еде, впервые в его жизни вызвали интерес к тому, что он ест, и ощущение удовольствия от съеденного. В письме к младшей сестре он советует ей есть простоквашу, которую он впервые стал отличать от молока и ценить.

Но именно в этот момент финансовое положение Ульяновых ухудшилось настолько сильно, что им пришлось питаться там, где им больше всего не хотелось, — в эмигрантской столовой в Париже, самом дешевом, самом сером, скудном и бездарном в кулинарном отношении заведении, в котором, однако, можно было питаться в долг.

«Кулинарным событием» осенью 1910 г. стала и двухнедельная поездка Ильича на VIII конгресс 2-го Интернационала в Копенгаген, а оттуда в Стокгольм на свидание с матерью, где Ленин после почти 15-летнего перерыва вновь не только попробовал, но и уже по-новому оценил блюда «шведского стола» и шведские молочные изделия, особенно сметану, творог и сливки, вызвавшие восхищение его матери.

Мария Александровна, сообщая в письме старшей дочери Анне Елизаровой, что ей «очень понравился здешний стол» и что она может получить и овощи, и каши, и самые свежие яйца и молоко (ее излюбленный ассортимент), которым она вполне удовлетворена, тем более что хозяйка варит ей по утрам кофе, подчеркивала, что вследствие всего этого она обедает дома (в снятой ими квартире), в то время как Ленин все же ходит обедать в столовую или ресторан, так сказать, по-настоящему. Это значит, что Ленин в это время уже не только оценил хорошую шведскую кухню, но и не хотел упустить возможность воспользоваться ею, что прежде ему было не свойственно.

Осенью 1912 г. Ульяновы решили покинуть Париж и перебраться поближе к России в связи с активизацией работы партии после Пражской конференции. Наметили ехать поближе к русской границе, в Краков.

При отъезде произошел небольшой кулинарный инцидент, давший повод для шуток над Ильичем. Новый жилец, решивший поселиться в покидаемой Лениным квартире, оказался поляком и стал расспрашивать «соотечественника» о ценах в Париже, причем в основном на продовольствие: почем, дескать, здесь телятина и гуси. Разумеется, Ленин ничего не мог сказать на эту тему, но в семье, тем не менее, стали подтрунивать, что Ильич стал «знатоком» пищевых вопросов, с ним даже консультируются. Эта шутка, между тем, покоилась на едва заметном факте, что Ленин к этому времени стал действительно проявлять если не интерес к еде, то, во всяком случае, обнаружил понимание вкуса блюд, ранее у него совершенно отсутствовавшее, и, кроме того, у него появились «любимые блюда».

Это было столь ново для тех, кто знал Ленина многие годы, что не могло пройти мимо их внимания. И вылилось в шутки. На самом же деле речь шла о весьма серьезном явлении — об обнаружении и проявлении кулинарного интереса в возрасте, который считается классическим для кулинарных увлечений, то есть когда мужчина находится на рубеже 40-летия. У Ленина это явление, правда, в очень сдержанной форме, обнаружилось в 1910—1912 гг., когда ему было 40—42 года.