Василий Болотов - Лекции по истории Древней Церкви. Том IV

Формула, столь бедная по содержанию, не удовлетворила даже самих отцов, и выдвинута была затем ІІ-я формула. Дело началось с того, что епископ тианский Феофроний, подозреваемый в неправославии, представил в оправдание своей веры символ. Отцы признали недостаточным этот символ и обратились к символу Лукиана антиохийского. По своим выражениям о Сыне он близко подходит к символу никейскому.

«Веруем — во единого Господа Иисуса Христа, Сына Его [Бога Отца], единородного Бога, чрез которого все произошло, рожденного прежде всех веков от Отца, Бога от Бога, целого от целого, единого от единого, совершенного от совершенного, царя от царя, Господа от Господа, Слово живое, премудрость живую, свет истинный, путь, истину, воскресение, пастыря, дверь, непреложного и неизменного, неотличный образ божества Отца, как существа, так и силы, воли и славы Его […]. Так что Отец есть истинно Отец, Сын есть истинно Сын и Дух Св. есть истинно Дух Св. Это не просто имена, праздно употребляемые, но они точно означают собственную ипостась, равно как и славу и чин каждого из именуемых, так что Они три по ипостаси и одно по согласию». Отцы кончают анафемою на тех, которые го{стр. 58}ворят, что было время, когда не было Сына, и что Он творение — как одно из творений.

В учении о божестве Сына важны следующие выражения:

α) «Бога от Бога, целого от целого (όλον έξολου), единого от единого (μόνον έκ μόνου), совершенного от совершенного(τέλειον έκ τελείου)». Последнее из символа Григория Чудотворца.

β) «Непреложного и неизменного, неотличныйобраз божества Отца, как существа, так и силы, воли и славы Его» (την τής θεότητος, ουσίας τε καί δυνάμεως και βουλής καί δόξη; τοδ Πατρός άπαράλλακτονεικόνά).

γ) «Так что Отец есть истинно Отец, Сын есть истинно Сын и Св. Дух есть истинно Дух св. Это не просто имена, праздно употребляемые, но они точно означают собственную ипостась, равно как и славу и чин(порядок = τάξιν) Каждаго из именуемых» (σημαινόντων ακριβώς τήν ’ιδίαν έκαστου των όνομαζομένων ύπόστασιν τε καί δόξαν καί τάξιν). Ср. пояснение Евсевия к кесарийскому символу на соборе Никейском. Эта антисавеллианская тирада кончается шаткими положениями субординационизма: δόξαν καί τάξιν отзывается почти отказом от высоких положений в β.

δ) «Так что Они три по ипостаси и одно по согласию» (ώς είναι τή μέν ύποστάσει τρία, τή δέ συμφωνία εν). Это — почти буквальная цитата из Оригена с. Cels. 8, 12.

ε) Анафема на тех, которые говорят, что было время (ή χρόνον ή καιρόν ή αίωνα) Прежде рождения Сына (под этим мог бы подписаться и Арий: и он не употреблял слова «время» в этом сочетании),

ζ) или называют Его творением как одно изтворений (так не всегда называл Его и Арий).

Этот символ и есть самый цвет догматической деятельности 97 отцов. Первая формула была забыта. Эту вторую — как единственный плод собора — цитирует Иларий пиктавийский. Так же смотрели на этот символ и лучшие силы востока: его только они считали символом антиохийского собора, и в их глазах он был окружен таким же славным ореолом, каким символ никейский в глазах защитников православия. Эта вторая формула и есть истинный pendant к никейскому символу, выставленный епископами востока. Соборы: Селевкийский 359 г., многочисленные восточные соборы времен Юлиана и даже Карийский собор {стр. 59} 365 г. с благоговением обращают свои взоры к этой вере антиохийских отцов. За эту формулу упорно держались и впоследствии македониане. Она поэтому заслуживаете нисколько подробного разбора.

Прежде всего, бросается в глаза многословность содержания. «Целого от целого, — Господа от Господа —». Это бесплодные, по-видимому, вариации одной и той же мысли. Но, помимо того, что здесь встречается такое определение, как «совершенного от совершенного», важно то, что Отец и Сын определяются тождественными названиями. И Отец и Сын называются и «царем» и «Господом». Это звучит совсем не так, как если бы, например, стояло: «от нерожденного — рожденный», «от Творца — перворожденный всей твари». Отец и Сын в этих определениях сближаются, а не разделяются.

Выражение: «неотличный образ» [21] — самый блестящий светоч в целом символе. Оно возвышает нас до языка самого Афанасия. Здесь нет еще выражения όμοιούσιος — и тем лучше. Сходство — все же возбуждает мысль о различии. Неразличимый образ говорит только об единстве. И пунктом сравнения избирается самое божество Отца, т. е., как разъясняется дальше, Сын не только образ силы, воли, славы, но и Самого существа. — Еще Ориген, в пылу полемики, утверждал, что «Сын есть сияние не Бога, а славы Его, испарение не Отца, но силы Его». В символе Лукиана подобное противополагающее различение отвергается. Александр александрийский тоже признавал Сына неразличимым образом Отца, но он не прибавил ясно: образом «существа Его», хотя держался этой мысли. Символ Лукиана, следовательно, точнее и яснее, чем язык первого борца против арианства. ’Απαράλλακτος είκών ουσίας — это выражение дает так много, что после него бороться против όμοούσιον, по признанию Афанасия, было просто непоследовательно. Все посылки для никейских выражений здесь уже даны.

{стр. 60}

Слова: «три по ипостаси, а одно по согласию» — это почти цитата из Оригена. Последнее выражение звучит чисто ариански, если его взять как ограничение выражения «неотличный образ существа». «Три ипостаси» — это выражение могло казаться подозрительным с точки зрения современников Никейского собора, но, конечно, не с нашей. Небезопасным казалось то, что здесь восстановляли то, что Никейский собор опустил в символе Евсевия кесарийского.

«Одно из творений», а не просто «творение», — и определяющее: «время или век» в анафематизмах открывали лазейку для арианских амфибий. — Но в общем символ звучит аналогично с древним символом Григория Чудотворца. В этом символе сказано о Сыне все; не упоминаются лишь слова: όμοούσιον и όμοιούσιον. Но относительно первого и ожидать этого было нельзя, потому что в то время не было еще понимания этого слова, а второе само по себе заключает в себе contradictio in adjecto. Но за то вместо этих слов встречаются слова: άπαράλλακτον είκόνα — неотличный образ.

Историческая сторона символа представляет два наиболее важных факта: во-первых, канонический авторитет, как санкция восточных отцов; важно не происхождение, а принятие его всеми. Эта формула символа именуется изложением веры 97 отцов собора при обновлении константиновской базилики, начатой Константином и оконченной Константием. К ней обращаются все светлые личности в арианстве. Они, хотя не принимали изложения 318 отцов, зато опирались на авторитет 97. Вторым важным фактом является принадлежность его Лукиану, что служило укором для тех лукианистов, которые переходили в лагерь ариан. Принадлежность символа Лукиану некоторые (Hefele, Routh) оспаривают. Но итог современных научных изысканий (Caspari, А. Наrnack и Gwatkin) следующий: в основе символа лежит текст Лукиана, но переработанный (заново редактированный) на соборе.