Эдуард Перруа - Столетняя война

Но сами по себе сеньоры и землевладельцы были не в состоянии удержать в повиновении сократившуюся рабочую силу: поскольку цены подскочили, то и рабочие требовали очень высокой оплаты, большую, чем прежняя, самое меньшее на 50%. Поэтому хозяева обратились к властям, требуя их вмешательства. В первый раз в истории западноевропейских монархий была сделана попытка с помощью строгих законодательных мер регламентировать условия работы, но в пользу нанимателей. Самыми эффективными эти меры оказались, похоже, в Англии. Первый ордонанс, изданный в 1349 г., а потом дополненный и утвержденный в форме «статута землепашцев» (закона о рабочей силе), как только в 1351 г. удалось созвать парламент, объявил незаконной любую заработную плату выше тех, какие существовали до 1348 г., установил санкции против хозяев, которые будут предлагать более высокое жалованье, и против рабочих и ремесленников, покидающих место работы в надежде найти более высокое вознаграждение в другом месте. В результате сельский рабочий, городской ремесленник оказывался прикованным к своей работе, лишенным возможности улучшить свою судьбу. Любое нарушение этого закона должны были рассматривать специальные судебные комиссии, которые на своих выездных заседаниях, позже слившихся с выездами мировых судей, осыпали непокорных штрафами, приговаривали их к тюремному заключению, клеймению или калечению.

В конечном счете больше всех от кризиса пострадало государство: база налогообложения таяла, как снег под солнцем. А имущий класс — знать, духовенство, — получив чувствительный удар, не мог ни выполнить своих вассальных обязательств, ни обеспечить поддержание порядка. Представители этого класса допускали, чтобы их замки разрушались и делались легкой добычей захватчика, или же пытались возместить доходы, которых уже не могли получить от держателей, за счет разбоя. Преступность во Франции начала прогрессировать задолго до появления наемников с их грабежами; беспокоит она и Англию, где, правда, воинские отряды никогда не станут шайками грабителей. Обедневшее духовенство уже не справлялось со своими задачами. Его поредевшие ряды пришлось срочно восполнять, и новые священники, которых выпекали наскоро в массовом количестве, как по знаниям, так и по усердию не дотягивали до предшественников. Уменьшение доходов ударило по госпиталям, из-за чего иссякла благотворительность; высокопоставленные главы приходов начали совмещать все большее число должностей, и вообще священники все реже являлись на службу. Все духовенство оказалось в трудном положении и оттого, что фискальные требования к нему одновременно предъявляли и папа, и монарх. Ведь не случайно первые суровые меры против выплат за счет будущих доходов от бенефициев и против злоупотреблений папских налоговых служб были объявлены в Англии в 1351 и в 1353 гг., сразу же после эпидемии чумы. Основную массу податных людей всегда составляли крестьяне, ремесленники, горожане. Но что касается косвенных налогов, зависящих от экономического процветания, или налогов прямых, обычно взимаемых исходя из учтенного количества очагов, то кризис 1348 г. привел к пугающему снижению доходов от них. Если сохранить прежнее число очагов как фиктивную основу для будущей раскладки, то при взимании налогов получишь крайне неприятный недобор. Пересмотреть количество очагов, чтобы оно соответствовало нынешнему положению, — значит показать всем оскудение страны и, следовательно, государства. Сразу увидят, что три лангедокских сенешальства, первоначально оценивавшиеся в 210 000 очагов, в 1370 г. сократились до 83 000, а в 1378-м — всего до 30 000 очагов. Теперь на несколько поколений монархия, и раньше плохо снабжаемая налоговыми поступлениями из-за того, что не имела ни постоянных обеспеченных ресурсов, ни организованной фискальной системы, будет посажена на голодный паек — как во Франции, так и в Англии. Ей следовало бы признать оскудение ресурсов и умерить амбиции до уровня своих жалких средств. Но ни Валуа, ни Плантагенеты не усвоили сурового урока, который преподала им жизнь. Они продолжали строить грандиозные планы, измышлять самые дорогостоящие комбинации — союзы, вторжения, крестовые походы, завоевания... Результаты этого уже не смогут оправдать ожиданий. В итоге королям удалось лишь сделать свои страны еще немного беднее, истощить один за другим источники своих будущих доходов. Во всей франко-английской политике с 1350 по 1400 г. и даже позже ничто так не бросается в глаза, как вопиющая несоразмерность скудных средств и смелых начинаний. Она легко объясняет неимоверную длительность конфликта.

После смерти Филиппа VI в августе 1350 г. на французский трон взошел его сын Иоанн, которого потомки прозвали Добрым. Новый король пока проявил только храбрость да некомпетентность в военном деле — на посту наместника Лангедока и при осаде Эгийона. Отец осыпал его почестями, сделав последовательно герцогом Нормандским, потом графом Анжу и Мена, а затем и графом Пуатевинским, тем самым отдав ему все, что корона отобрала у бывшей империи Плантагенетов; было известно, что он отважен, проникнут идеалами рыцарства — именно эти качества принесли популярность Филиппу, во всяком случае в начале правления. Расточительный, любящий пышность, как все Валуа, он вполне мог понравиться знати, охочей до набегов, красивых подвигов и празднеств. Бедствия, в пучину которых он слепо бросится, изменят суждения современников о его персоне. Его упрекнут за то, что он окружает себя советниками низкого происхождения, несведущими, алчными, озабоченными лишь собственным состоянием: некий Робер де Лоррис, некий Никола Брак, некий Симон де Бюси... Однако кое-кто из них был еще советником его отца, а другие станут приближенными сына. Если бы царствование оказалось счастливым, его бы поздравляли с удачным выбором. Фруассар, всегда пристрастный и стоящий на стороне Плантагенетов, объяснит его поражение изъянами характера — несомненно, имеющими место, но не объясняющими всего: Иоанн подозрителен; подвержен страшным приступам гнева, возникающим из-за самых смутных подозрений; тех, кому он не доверяет, наказывает кстати и некстати; его безрассудную ненависть утихомирить невозможно. Великодушно даруемые прощения не компенсируют суровых расправ в духе времени. Но если последние и вызывают возмущение, то лишь потому, что король неудачлив в своих делах. Втихомолку на него возведут самые странные обвинения. Благосклонность к некоторым выскочкам, особенно к коннетаблю Карлу Испанскому, будет расценена как свидетельство постыдных нравов. Потомство еще не разобралось по справедливости со всеми этими поклепами.