Вячеслав Фомин - Варяго-Русский вопрос в историографии

Но, конечно, главным условием на право исследования вопроса о начале русского государства должно быть знакомство со всем тем, что уже сделано в этой области. Обзоры, перечисленные в начале статьи, не дают по этому вопросу исчерпывающих данных. Еще хуже обстоит дело со многими краткими характеристиками варяжского вопроса, попадающимися в учебниках и популярных трудах по русской истории, не только не дающими действительной картины развития вопроса, но часто страдающими значительными и вредными ошибками.

Во-первых, весьма ошибочно мнение, считающее варяго-русский вопрос борьбою объективной науки с ложно понятым патриотизмом. С такой, например], точки зрения рассматривает вопрос столь большой научный авторитет, как профессор] Ф.Успенский, который говорит: «если бы вы спросили меня теперь, к которой школе сам я присоединился бы охотней, я бы ответил: к норманской, хотя не без сожаления. На сторону норманской школы обязывает стать рассудок и логика сохранившихся текстов, но к противоположной школе влечет меня чувство и опасение пожертвовать живой действительностью, наблюдаемой в жизни и деятельности Руси X века»[14]. Мне кажется - патриотический элемент не имел в развитии вопроса такого решающего значения, как это кажется профессору] Успенскому. Бывали, конечно, моменты, когда под влиянием господствовавших политических идей эта научная борьба принимала публицистический характер. Так, напр[имер], заострила борьбу национальная гордость, пробудившаяся в русском обществе после ненавистной немецкой бироновщины, когда поборник славянской теории Ломоносов высказывал опасение, как бы варяжская теория не повредила славе российского народа. В эпоху расцвета славянофильских идей варяжский вопрос обращает на себя внимание всей русской интеллигенции, наполняет исследованиями все научные журналы, попадает на страницы литературных, юмористических и газетных изданий. Коялович в «Истории русского самосознания» провозглашает варяжскую теорию простой антиславянской интригой. В последней трети прошедшего столетия, когда студенческая молодежь стала увлекаться нигилистическими и антинациональными идеями, выступает на защиту национального воспитания наиболее горячий противник норманизма Иловайский. В предисловии к первому тому «Истории России» он пишет: «Я беру русский народ великим туземнъш народом Восточной Европы, не приходившим откуда-то из-за моря в IX веке и не призывавшим к себе чужеземных властителей, а имевшим своих собственных племенных князей...»; «нет сомнения, что в основу нашей национальности и нашего государства положено крепкое, плотное ядро, т. е. могучее славянское племя, которым только и можно объяснить замечательную живучесть и прочность нашего государственного организма». Иловайский обвиняет Куника в отсутствии патриотического чувства; пропагандирует «славянскую теорию» своими гимназическими учебниками; из своих средств назначает премии за лучшие работы, которые бы развивали варяжский вопрос в направлении поставленных им тезисов. Однако, как уже упомянуто, этот патриотический момент доминирует в «варангомахии» только в некоторые, определенные периоды под влиянием политических настроений современности, и не может служить в качестве главной характеристики вопроса. Было бы весьма занятно искать публицистическую, тенденциозно-патриотическую подкладку в антинорманистских трудах немца Эверса, еврея Хвольсона или беспристрастного исследователя Гедеонова.

Во-вторых, еще более ошибочно мнение, считающее норманскую теорию защитницей летописной традиции о призвании варягов, а антинорманскую - теорией автохтонности руси-славян на их теперешней родине. Есть много норманистов, которые отрицают историческую верность летописной традиции; с другой стороны, автохтонность руси-славян исповедуется далеко не всеми антинорманистами. Варяго-русский вопрос - вопрос о начале русского государства - является кардинальным вопросом из истории русской культуры, долженствующим вскрыть действие различных посторонних и местных влияний при образовании русского государства. Антинорманисты в большинстве не отрицали, безусловно, норманского влияния в создании Руси; они лишь предлагали гипотезы о доминирующем значении других влияний: хазарского, угорского, полабско-славянского, автохтонно-славянского, иранского или даже еврейского. Ни Эверс, ни Костомаров, ни Юргевич, ни Щеглов - представители разных антинорманских теорий - не сказали ни слова о автохтонности славяно-руссов. Таким образом, если первая упомянутая ошибка в характеристике варяжского вопроса может быть истолкована как преувеличение важности одной несущественной стороны этой научной борьбы, то вторая ошибка допускает лишь одно объяснение: незнакомство с историей вопроса и легкомысленное желание описать ее без самостоятельного изучения, на основании прежних ошибочных характеристик.

В-третьих, никак не могу согласиться с распространенным мнением о научной ценности антинорманистских трудов. Это общее мнение приводит, например, (со слов Томсена) славист Т.Маретич, который в своей популярной, но очень хорошей книге «Славяне в древности» утверждает, якобы между антинорманистами «кроме единственного (С. Гедеонова) нет ни одного настоящего ученого; все остальные - лишь дилетанты в исторической науке»[15]. Эверса, Костомарова, Юргевича, Антоновича никак нельзя причислять к дилетантам, а по моему мнению, этот эпитет нельзя приложить и к Иловайскому, филологические доказательства которого действительно слабы, но который в области чисто исторических построений руководился строго научными методами и доказал свою большую эрудицию в русской истории прекрасным трудом «История России». Если ему под влиянием горячей любви к родине и пришлось прийти к некоторым ошибочным заключениям, эти ошибки не принесли вреда русской науке, а наоборот, пробудив у других исследователей интерес к новозатронутым вопросам, содействовали появлению ряда интереснейших изысканий в области русских древностей. Некоторые же открытия Иловайского, осветив по-новому различные моменты древнейшей истории Руси, получили всеобщее признание и заставили даже наиболее упорных его противников внести в свои конструкции необходимый корректуры.

Изложенные соображения: важность вопроса с культурно-исторической точки зрения, трудность ориентировки в большом количестве собранного материала и недостаточное знакомство с историей и характером этой научной борьбы, обнаруживающееся во многих трудах по русской истории, побудили меня попытаться предложить новый, по возможности исчерпывающий обзор историографии варяжского вопроса. При этом я не скрываю от себя трудностей такой задачи. Собрания русских книг в научных библиотеках Югославии не обладают многими важными исследованиями из прошлого столетия. Не претендуя на оригинальность, я для характеристики многих старых трудов пользовался материалом из существующих историографических обзоров Гедеонова, Бестужева-Рюмина, Куника, Грушевского, Иконникова, Тарановского, Любавского и других ученых, местами просто пересказывая отрывки из их исследований. Не имея иногда возможности лично ознакомиться с той или иной работой, я все же не колебался цитировать ее по ссылкам, которые находил в других трудах, имея в виду прежде всего регистрацию материала по варяжскому вопросу, что бы облегчило работу будущим исследователям этой научной проблемы. Еще труднее было ознакомиться с трудами, вышедшими во время великой войны [1]* и после неё. За многими справками приходилось обращаться к людям, живущим в более благоприятных для научной работы условиях. Всем им приношу мою сердечную благодарность, а в особенности профессору Александру Львовичу Погодину, моему руководителю в области лингвистики, и профессору Антону Васильевичу Флоровскому, не только предоставившему в мое распоряжение собранный им большой библиографический материал, но взявшему на себя труд просмотреть настоящую работу в черновике и сделавшему мне ряд ценных указаний, которые я постарался использовать. [2]*