Владимир Цветов - Отравители из Тиссо

Теплоход неспешно двигался мимо берега. Память воскрешала прочитанные в детстве книги о путешествиях в экзотические страны и рекламные плакаты, с которыми я познакомился в туристском агентстве. Фантазия, рожденная книгами, и произведения современной полиграфии оказались, однако, бледней картины, что предстала моим глазам. Густо заросшие невысокие горы причудливыми уступами спускались к голубой воде, пологие, словно позолоченные закатным солнцем волны катились к зеленому берегу. Восхищался не только я. Туристы, сгрудившиеся на палубе, без устали щелкали затворами фотоаппаратов. «Прекрасно! Чудесно! А мы-то думали, что здесь зловонное болото! — раздавались на палубе возгласы. — Неужели это и есть залив Минамата?» Да, теплоход плыл через залив Минамата. И от яркой его красоты еще ужасней становилась мысль: здесь притаилась смерть.

Первые признаки трагедии, обрушившейся на рыбаков и крестьян залива Минамата, были загадочными и жуткими, будто злые волшебники разыграли на берегу залива страшную сказку. Однажды в прибрежном поселке — он тоже называется Минамата — взбесились кошки. Они дико визжали, стрелой носились по улицам, с размаха налетали на дома и людей, а затем кидались к морю, прыгали в волны и тонули. Чайки взмывали к небу, складывали вдруг крылья, штопором вонзались в воду и оставались, бездыханные, там. Окуни подплывали к самому берегу, и были они такими сонными, такими вялыми, что дети руками без труда ловили их. Потом «кошачьей пляской» заболели люди. Они, правда, не бросались в воду — не могли: их скручивали сильные судороги.

Люди скрывали свою болезнь. О ней знали лишь домашние да местная знахарка, безуспешно старавшаяся изгнать из больных хворь. А если поселок узнавал о болезни, он отгораживался от домов, куда приходила беда, стеной отчуждения и страха: кошачья пляска» считалась заразной.

Сохати Хамамото пользовался в поселке громкой известностью. Его лодка приходила с самым большим уловом. Никто не осмеливался тягаться с ним силой. Жизнерадостней Сохати Хамамото не было в Минамата человека. «К черту деньги! Самую большую и самую хорошую рыбу должен есть тот, кто ее поймал!», — весело повторял Сохати, и это слышал весь поселок, потому что и зычным голосом природа не обделила рыбака.

— Отец, проснитесь! Пора вставать! — Цугинори, уже одетый в брезентовую куртку и клеенчатые штаны, в каких рыбаки выходят в море, осторожно тряс Сохати за плечо. — Отец, лодка готова.

Накануне Сохати засиделся с приятелями дольше обычного и, видно, поэтому никак не мог проснуться. Наконец он оторвал от подушки голову и непонимающе посмотрел на Цугинори.

— Отец, пора! — твердил сын. Но Сохати будто не узнавал его. Или не слышал. Сохати попытался встать, но ноги подкосились, и он тяжело рухнул на соломенную циновку — татами. Когда он, опираясь на циновку, встал, Цугинори подал ему дзори-тапочки с перепонками для пальцев ног. Но Сохати не мог самостоятельно обуться: ноги его дрожали.

— Может, сегодня останетесь дома? — предложил Цугинори.

— Черт побери, что вы будете есть, если отец не выйдет в море! — Сохати отбросил дзори, оперся о плечо Цугинори и заковылял к двери.

С помощью сына Сохати влез в лодку, и она отчалила. Кто-то из соседей, озорничая, пронесся на полном ходу рядом с лодкой Сохати, и ее подбросила волна. Сохати не удержался и упал за борт.

— Я же говорил, что вам надо остаться дома, а вы все хорохоритесь, — недовольно проворчал Цугинори, вытаскивая отца из воды.

— Дурак! — зло бросил Сохати, но жестом все же приказал повернуть к берегу.

На следующий день Сохати не поднялся с татами. В поликлинике его осмотрели, выписали лекарство, но от диагноза воздержались. «Кошачья пляска» — эти внушавшие ужас слова первым произнес сам Сохати. Цугинори отвез его в префектуральный город Кумамото, в больницу при местном университете.

Со столь тяжелым случаем «кошачьей пляски» в больнице еще не сталкивались. Санитарам пришлось привязать руки и ноги Сохати к кровати, потому что в судорогах он до крови обдирал о стены ногти, нещадно царапал себя. Сохати исходил слюной, кричал от боли, пока не срывал до хрипа голос. Он не спал. Пища не проходила в горло, а когда его принимались кормить через трубку, Сохати тут же рвало. Так продолжалось несколько недель.

— Прошу вас, дайте ему умереть. Пусть он не мучается, — сказала однажды доктору жена Сохати. В тот день судороги длились больше часа, и Сохати кричал так, что его слышали на улице. — Господин доктор, вы же должны облегчать людям страдания. Прошу вас, освободите от них мужа. — Жена Сохати с рыданиями опустилась на колени. — Господин доктор, будьте милосердным, убейте его!

Еще через неделю симптомы «кошачьей болезни» появились у жены Сохати, потом — у сына, у Цугинори. Болезнь пощадила лишь дочь Сохати — Фумиё.

Первым умер Сохати Хамамото. Девять лет промучилась его жена. Девять бесконечных лет просидела у постели больной матери Фумиё. А когда матери не стало, Фумиё принялась ухаживать за братом. Иногда Фумиё думала: чем она отличается от больных? Да, она может двигаться, может говорить и слышать. Но разве жизнь ее отличается от существования больных?

В начале 1956 года «кошачья пляска» приняла характер эпидемии. В апреле в больницу при заводе корпорации «Тиссо», расположенном в Минамата и выпускавшем ацетальдегид, поступила пятилетняя девочка. Она не могла ходить. Речь ее была бессвязной.

Она впадала в бред. Время от времени у нее начинались судороги. День спустя в больницу доставили сестру девочки с теми же симптомами. «Самые живые, самые непоседливые, самые смышленые дети, каких мы только знали», — сказали о девочках соседи. От матери девочек врачи узнали, что на их улице болен еще один ребенок — мальчик пяти лет. Приехав в поселок, чтобы осмотреть больного, врачи обнаружили признаки «кошачьей пляски» не только у мальчика, но и у его матери и двух старших ее сыновей.

1 мая 1956 года главный врач заводской больницы Хадзимэ Хосокава доложил департаменту здравоохранения префектуры Кумамото: «Вспыхнувшая в Минамата неизвестная болезнь имеет признаки эпидемии. В результате болезни оказывается пораженной центральная нервная система». В Минамата направились врачи из университета Кумамото. «Японский энцефалит», — вывели некоторые из них. «Церебральный паралич», — возразили им другие. «Наследственная атаксия», — настаивали третьи.