Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

В некотором противоречии с оценкой действий Тохтамыша как очень осторожных, рассчитанных на то, что они не получат широкой огласки, летописи говорят о том, что о них узнали и оказали содействие хану два русских князя: Дмитрий Константинович нижегородско-суздальский и Олег Иванович рязанский. Первый, извещенный о выступлении Тохтамыша, послал к нему в Орду двух своих сыновей, Василия и Семена, с предложением услуг. Не застав Тохтамыша в Орде, они двинулись вслед за ним, настигли его уже на окраинах Рязанской земли и отправились в составе его войска к Москве. Олег рязанский встретил Тохтамыша за границами своего княжества и, не вводя татар в его пределы, указал им дальнейший путь, ознакомив их со всеми бродами на реке Оке. Ермолинская, Симеоновская летописи, Тверской сборник говорят об этом в спокойно протокольном тоне. Другие летописи (Типографская) обвиняют Олега Ивановича в том, что он оказал помощь Тохтамышу в его замыслах против русского народа («и бысть помощник ему на хрестьане») и, вступив в сношения с ним («и би челом ему»), купил своим поступком спасение своего княжества от татарского разорения. Новгородская четвертая, Воскресенская, Никоновская летописи не только клеймят Олега Ивановича за то, что он, заботясь о своих собственных интересах («хотяше добра не нам, но своему княжению помогааше»), содействовал Тохтамышу в его продвижении к Москве («…и бысть ему помощник на победу Руси, но и поспешник на пакость Христианом…»), но и выдвигают версию, согласно которой рязанский князь подсказал хану план взятия Москвы («…како без труда взяти камен город Москву и како победити и изнимати великого князя Дмитриа Ивановича») [1943] ПСРЛ, т. XXIII, стр. 127; т. XV, вып. 1, стр. 143; т. XV, стр. 441; т. XVIII, стр. 132; т. XXIV, стр. 150; т. VIII, стр. 43; т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 327; т. XI, стр. 71–72. .

Можно, конечно, принять точку зрения первоначальных летописных сводов о том, что нижегородско-суздальский и рязанский князья по своей инициативе завели сношения с Тохтамышем, рассчитывая, по-видимому, этим отвести от себя удар с его стороны, а может быть, будучи заинтересованы и в том, чтобы направить этот удар на Московское княжество в целях его ослабления. Но вряд ли возможно при этом полностью доверять сообщению позднейших московских летописных сводов о том, что Олег Иванович предложил Тохтамышу план, при помощи которого легче всего захватить Москву. В то же время весьма вероятно другое, о чем не говорят летописи, — это то, что сам Тохтамыш, держа свой поход в тайне от великого московского князя, в то же время делал шаги к привлечению на свою сторону нижегородско-суздальского и рязанского князей, которые поэтому и узнали о его намерениях. Использование розни между русскими князьями — давняя тактика Орды.

В Москву весть о движении Тохтамыша пришла, согласно летописи, от «некоторых доброхотящих хрестьяном, живущих в странах татарьских, иже бяху на то устроени суще и поборници земли Русстеи» [1944] ПСРЛ, т. XXIII, стр. 127; т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 327–328; т. VIII, стр. 43; т. XXIV, стр. 150; т. XX, стр. 207. . Не совсем ясно, что это за «поборники» русских интересов, не русские по национальности, но и не татары, ибо они, согласно летописному тексту, только проживали в непосредственных владениях Орды. Можно думать, что речь идет о части нерусского населения Волжско-Окского междуречья (мордва, мари и др.), захваченного татарскими ханами, но относившегося к ним враждебно и тяготевшего к Руси. Выражение «на то устроени суще» свидетельствует, что, находясь где-то на рубеже между русскими и татарскими землями, это население использовалось русскими князьями в качестве пограничной стражи и разведчиков.

Очень различно оценивают летописи поведение московского великого князя Дмитрия Донского после того, как ему стало известно о приближении татар к Москве. В Тверском сборнике говорится лаконично о том, что он сразу уехал в Кострому («то слышав, князь великий побежа на Кострому») [1945] ПСРЛ, т. XV, стр. 441. . В более распространенном изложении, но ту же версию передают Рогожский летописец и Симеоновская летопись: «Князь же великии Дмитреи Иванович то слышав, что сам царь идеть на него с всею силою своею, не ста на бои противу его, ни подня рукы противу царя, но поеха в свои град на Кострому» [1946] Там же, стр. 143–144; т. XVIII, стр. 132. . Итак, согласно сообщению этих летописей, Дмитрий Донской, учитывая опасность нашествия Тохтамыша и приведенной им с собой военной силы, не решился выступить против него и покинул Москву («поеха» звучит более тактично, чем «побежа», но смысл обоих выражений один и тот же). Такая передача событий, по-видимому, восходит к тверскому летописанию, враждебному московской великокняжеской власти и поэтому старающемуся представить его человеком нерешительным. То же говорит Новгородская первая летопись младшего извода: «Князь же великыи, видя многое множество безбожных татар, не ста противу им и поиха на Кострому…» [1947] НПЛ, стр. 378.

Несколько иначе изображают события, предшествующие осаде Тохтамышем Москвы, ряд сводов, отражающих в той или иной мере точку зрения московского летописания. Согласно Ермолинской летописи, Дмитрий Донской начал собирать войска («нача полки совокупьляти») и выехал для этого из Москвы, намереваясь идти навстречу татарам («и поиде с Москвы, хотя противу татар»). Но тут начались разногласия среди русских князей («и бысть розно в князех русских»). Одни были сторонниками того, чтобы оказать вооруженное сопротивление татарским войскам. Другие указывали на бесцельность этого, ссылаясь на большие потери, недавно понесенные русскими на Куликовском поле («бяху бо мнози от них на Дону избиты»); на то, что Тохтамыш обладает большими силами, которые находятся совсем не далеко, так что поздно думать о сборе русских полков («совокупитися некогда»). Московский великий князь сначала находился в нерешительности («в недоумении быв»), но, так как татары все приближались, он в конце концов отправился в Кострому [1948] ПСРЛ, т. XXIII, стр. 128–129. .

Картина, нарисованная Ермолинской летописью, коротко воспроизведена в Устюжском летописном своде. Великий князь Дмитрий Иванович «собра воя многа и поиде противу» Тохтамыша. Но между «князьями» и «воеводами» произошла «разпря», «занеже скоро и безвестно приде царь». Дмитрий Донской «не успе» «по иным городом силы совокупити», «не ста противу царя на бои» и удалился в Кострому, «тамо хотя съжидатися» (желая выждать там время) [1949] УЛС, стр. 61. .

Примерно то же самое рассказывают летописи Типографская, Новгородская четвертая, Московский летописный свод конца XV в., Воскресенская, Никоновская. Но в этих сводах имеются и некоторые новые, заслуживающие внимания, моменты. Во-первых, говорится о специальном совете, собранном Дмитрием Донским («и начат с братьею своею и с всеми князи русскими о том думати, яко ити противу безбожнаго царя Тахтамыша»; другой вариант — «и начаша думу таковую думати») [1950] ПСРЛ, т. XXIV, стр. 150; т. VIII, стр. 43; т. XI, стр. 72; т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 328; т. XXV, стр. 207. См. также Летописец XVII в. («Исторический архив», VII, М., 1951, стр. 213). . Во-вторых, русские князья и бояре обвиняются в том, что они не обнаружили единство, что среди них проявились «неодиначьство и неимоверьство». В-третьих, данный летописный вариант явно берет под защиту Дмитрия Донского, нерешительность которого («недоумение») объясняется здравым размышлением по поводу того, что ввиду разногласий среди князей и «оскудения» русского воинства после «Мамаева побоища» выступать против Тохтамыша безрассудно («и то познав и разумевь, великий князь Дмитрий Ивановичь бысть в недоумении и размышлении, не хотя стати противу самого царя») [1951] ПСРЛ, т. VIII, стр. 43; т. XXIV, стр. 150; т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 328. . Всячески желая подчеркнуть предусмотрительность Дмитрия Донского, Никоновская летопись указывает, что после Куликовской битвы, во время которой погибло столько людей, весь русский народ был в страхе, ожидая Тохтамыша. «Оскуде бо вся Русская земля от Мамаева побоища за Доном, и вси русстии людие в страсе и трепете быша за оскудение людей» [1952] ПСРЛ, т. XI, стр. 72. .