Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

Некоторые авторы усматривают непосредственную связь между агрессивным (по их мнению) характером внешней политики России и теорией «Москва — третий Рим» как идеологическим оправданием агрессии. Так, Туманов видит в «третьеромизме» сочетание древнеиудейского «мессианизма» и вавилонского «империализма». Результатом этого является якобы «диалектика агрессии», характеризующая внешнюю политику России [419] C. Toumanoff , Moscow the Third Rome, p. 447. См. указ. рецензию С. М. Каштанова, стр. 321. Стремоухов отрицает «агрессивность» теории «Москва — третий Рим», характеризуя ее как «имперскую», но не «империалистическую», см. D. Stremoukhoff , Moscow the Third Rome: Sources of the Doctrine («Speculum», Cambridge (Mass.), 1953, January, XXVIII, № 1, p. 101, note 96). . Это — чисто умозрительное построение, не считающееся ни с какими историческими фактами. А факты, которые позволили бы говорить об агрессии Руси в рассматриваемое время, отсутствуют.

Я не ставил своей задачей дать полный обзор буржуазной историографии по вопросу образования централизованного государства на Руси. Хотелось прежде всего отметить те неверные представления об этом процессе, которые бытуют еще за рубежом. Опровержение хотя бы некоторых из этих представлений на конкретном материале источников является одной из задач данной книги.

Феодальная раздробленность являлась большим тормозом для развития сельского хозяйства. В летописных сводах встречаются (причем в новгородских и псковских летописях — довольно часто) сведения о неурожаях, приводивших к повышению цен на хлеб, а в ряде случаев — к страшному голоду. Внимательно присматриваясь к этим сведениям, убеждаешься, что причины голода кроются не только в природных явлениях, в зависимости от которых находится земледелие, не только в низком уровне сельскохозяйственной техники, но и в общих условиях социально-экономического и политического развития Руси.

В обстановке экономической замкнутости отдельных русских земель, усугубляемой наличием политических перегородок между ними, в случае неурожая в какой-либо части Руси ее население иногда оказывалось на грани вымирания. Поступление же хлеба из других частей страны было затруднено в силу ряда причин общего характера (хозяйственная изолированность земледельческих районов, отсутствие между ними постоянных связей, наличие таможенных границ между княжествами, политика местных князей, враждебная своим соседям) и специфических условий данного момента (феодальные войны, набеги татаро-монгольских военных отрядов, нападения литовских феодалов и немецких рыцарей и т. п.).

Особенно плохо приходилось населению тогда, когда голод поражал значительную территорию Руси. Перспектива голодной смерти заставляла население сниматься с насиженных мест и бежать в соседние, а то и отдаленные районы в поисках пропитания. Кроме того, зажиточная часть населения (феодалы, крупные купцы) начинала скупать и перепродавать по вздутым ценам зерно. Масса народа погибала. Чрезвычайно показательную в этом отношении, запоминающуюся картину рисуют летописи, описывая голод 1422 г. Он коснулся всей Русской земли и продолжался три года: «того же лета, разгневанием божиим, умалися хлеба, и бысть драгость по всей земли Руси на три годы» [420] «Псковские летописи», вып. 1, стр. 35; вып. 2, стр. 38–39. . Согласно Симеоновской летописи, люди ели падший скот, лошадей, собак, кошек, всякую падаль, сохранились даже известия о случаях людоедства («…инии же и мертвыа скоты ядаху, и кони, и псы, и кошкы, и люди людей ядоша»). Цены на зерно неимоверно подскочили. В Москве за оков ржи брали рубль, в Костроме — 2 рубля, в Нижнем Новгороде — 6 рублей. В Кашине оков ржи стоил полтину. В Новгороде Великом от голода умерло столько народа, что трупы заполнили три «скудельницы». Многие бежали в Литву, но смерть настигала их в пути. Стояла к тому же страшно холодная зима, и на дорогах лежали трупы замерзших и погибших голодной смертью [421] ПСРЛ, т. XVIII, СПб., 1913, стр. 166; т. XV, СПб., 1863, стр. 183. .

Подробности о голоде 1422 г. и ближайших лет содержатся в Псковской второй летописи, в которой говорится, что голодало население земель Новгородской, Московской, Тверской. Хлеб был настолько дорог, что за одну ковригу люди платили по полтине или отдавали снятую с себя одежду, не останавливались перед любой ценой, чтобы получить хоть немного ржи («а ржи наша четверетка, чего кто запросил, а инии с усердием даваху»). Но купить зобницу ржи или овса было почти невозможно. Смертность была повальная. В Пскове оказались запасы старых лет («А в Пскове тогда бяше старых лет клети всякого обилиа изнасыпани на Крому»). Поэтому в Псков хлынул народ с разных сторон («и поидоша ко Пскову новгородци, корела, чюдь, вожани, и тферичи, и москвичи, и просто рещи с всей Русской земли»). В городе и окрестностях скопилось громадное число народа. В то же время в Пскове, его пригородах и волостях началась скупка ржи для вывоза за границу. Цены на хлеб еще более поднялись. Псковское правительство запретило продажу хлеба за рубеж. Псковские власти стали изгонять пришлых людей. Многие пришельцы вынуждены были разойтись, а из тех, кто остался, большинство перемерло. Едва успевали хоронить покойников. «…И накладоша тех пустотных в Пскове 4 скуделници, а по пригородом и по волостем или по могыльем в гробех покопано, то тем и числа нет» [422] «Псковские летописи», вып. 2, стр. 38–39. .

В ярком изображении летописца наглядно выступает феодально-раздробленная Русь с ее оторванными друг от друга (экономически и политически) областями и княжествами (я пока отрешаюсь от того факта, что уже происходил процесс политического объединения Руси). В условиях подобной расчлененности страны сельское хозяйство в ее земледельческих районах могло, худо ли, хорошо ли (да и то не всегда), прокормить население этих районов. Но в случае неурожаев территория, ими пораженная, оказывалась в замкнутом кругу, и население вставало лицом к лицу перед голодной смертью.

Разными своими сторонами феодальная раздробленность мешала росту земледельческой культуры. При рассмотрении летописных известий о голодных годах не может не броситься в глаза, что в ряде случаев на те же годы, в которые на Руси был голод, падают и междукняжеские усобицы. Конечно, иногда — это простое совпадение. Но иногда между указанными явлениями имеется взаимосвязь. Ее нельзя понимать только примитивно и упрощенно. Летописи часто отмечают природные факторы, определявшие неурожаи. И отрицать их роль было бы нелепо. Но надо иметь в виду, что они усугублялись факторами социально-политическими. А совокупное действие тех и других особенно сильно разрушало народное хозяйство. Бичом для него были феодальные войны.