Владислав Гончаров - 1917. Разложение армии

При этих мерах, если будет прекращено наступление на всех фронтах и если наши доблестные союзники отвлекут от нас внимание противника, еще можно надеяться спасти армию, привести ее в порядок и подучить, но при условии осуждения военно-полевым судом всех агитирующих в войсках против войны и наступления, призывающих к неповиновению. Литература должна быть допущена в войсках только та, которую признает возможным допустить Совет рабочих и солдатских депутатов и комитеты фронтов и армий. Хотя эти меры и отменяют некоторые свободы, дарованные гражданам-воинам, но это есть единственное средство восстановить до некоторой степени порядок в армии и тем спасти родину от гибели, а вместе с нею и революцию.

(Большевизация фронта в предъиюльские дни 1917 г. // Красный архив. 1933. Т. 3 (58). С. 97–98. Публикуется по: Антивоенные выступления… С. 186–188.)

Долг всякого верного России солдата, замечающего попытку к братанию, – немедленно стрелять по изменникам. Рота, в которой таких мер не будет принято, должна быть немедленно расформирована, с обязательным преданием суду зачинщиков.

(РГВИА.Ф. 2122. Оп. 2, д. 13, ч. II, л. 313 – 313об. Публикуется по: Антивоенные выступления… С. 188.)

Дивизионный и боевой комитеты 165-й дивизии. Протестуем против требования союза офицеров о введении смертной казни, так как это приведет к озлоблению масс против начальствующих лиц, к уничтожению друг друга, а также подорвет авторитет Временного Правительства.

Председатель комитета Плеханов. За председателя дивкомитета 165 секретарь Куксенов.

15/VII 1917 г. (Лефорт. Арх.; отдел. Кр. Арм. А.; дело № 159; л. 3)

Все чины, уличенные в подстрекательстве к неисполнению боевых приказов и к отказу от наступления, должны быть немедленно арестованы и при особых постановлениях препровождены в Двинск для разбора их виновности и осуждения особой следственной комиссией. Такие лица должны быть выданы частями беспрекословно, ибо если они окажутся невиновными, то не понесут наказания, а если они виновны, то ничто их не спасет от него. Приказываю объявить тем частям, кого это касается, что во исполнение настоящего приказа (неисполнение) распоряжения будут беспощадно наказаны, почему приказываю всех сознательных и благоразумных покориться и выдать зачинщиков. Против неисполнивших никаких уговоров уже не будет, а будет применена беспощадная вооруженная сила. По мере исполнения доносите, равно немедленно доносите о попытках не исполнить настоящее приказание.

РГВИА.Ф. 3018. Оп. 1. Д. 89. Л. 39. Публикуется по: Антивоенные выступления… С. 194.

…Я хочу еще сказать несколько слов о братании. Побывав на фронте, я убедился, что организация братания идет со стороны немцев, доставляющих и ром, и немецко-русскую «Неделю» (вроде нашей «Речи»), а со стороны наших солдат не вносится никакой политики. Это нечто вроде пикника, но совершенно дезорганизующее армию. Теперь солдаты начинают это сознавать и постановили гнать и избивать каждого, кто говорит о братании.

(Шестой съезд РСДРП (большевиков). Август 1917 года. Протоколы. М.: Госполитиздат, 1958. С. 83–85. Публикуется по: Антивоенные выступления… С. 195.)

Я на фронте в расположении 109-й дивизии. Перед батальоном наиболее большевистского [436-го пехотного] Новоладожского полка произношу речь. Беру нарочно резкие слова и резкие противоположения. «Тут возражают против смертной казни, против военно-революционных судов… Пусть это грех, но мы все понимаем, что правительство не могло сделать иначе, и если из-за беспорядков в армии погибает страна, то мы должны вместе с ним взять этот грех на свою душу». И я стал перечислять предусматриваемые положением о военно-революционных судах [74] преступления и доказывал необходимость суровой, безоглядной борьбы с ними. В том числе с братанием, которое одно время пустило крепкие корни в быт армии. После речи [случился] комический инцидент. Начал говорить генерал-лейтенант Болдырев. Положив руку на плечо одного солдата, он начал так: «Во время речи комиссара я глядел на этого солдата и видел, как он, весь в волнении, дрожал… «Никак нет, ваше превосходительство, у меня ноги слабые. Три раза подавался на комиссию, все не освобождают… »

Непосредственно после беседы с этим батальоном меня повели в передовые окопы. Большевистский комитет хотел показать, что полк несет образцовую службу, что подтверждали все офицеры. Вышли в первую линию. Пошли к передовой заставе, значительно выдвинутой вперед. По дороге показывали свежие следы снарядов противника: «Сегодня нас обстреливал… Недоволен нами…» Вышли к самой заставе – тихо, нагибаясь, так как противник был в тридцати шагах от заставы. Вот мы около нашего часового. Кругом тишина, клонится к вечеру. Наш молоденький солдатик стоит во весь рост по пояс над бруствером с винтовкой в руках и молча, сосредоточенно, почти не замечая нашего прихода, смотрит в сторону противника, словно боясь упустить малейшее движение. А там – такой же молодой немецкий солдат в каске, с ружьем, стоит, прислонившись к дереву, и с тем же вниманием смотрит на русского солдата. Он так близко, что все черты лица видны. Офицеры, сопровождавшие меня, сняли шапку и предложили мне сделать то же, так как противник может открыть огонь, если заметит несколько кокард. Я снимаю фуражку… Немецкий солдат, очевидно, понял этот как приветствие, тоже снимает каску и дружелюбно, приветливо раскланивается. «Вас надо предать военно-революционному суду, – шутит член комитета, – вы ведь уже братались».

Потому неудивительно, что говорить о смертной казни мы могли очень много, но в нас не было решимости переводить слова в дело. Вот, например, случай применения закона. Солдат-латыш вышел из окопа вперед – это было на болотистом участке под Ригой – собирать ягоды. Встретил немцев и разболтался с ними. В результате – обстрел штаба полка. Военно-революционный суд приговорил к смертной казни. Комиссар армии не решается утвердить приговора, и дело пересылается в штаб фронта, где решение зависит от единодушия главнокомандующего и моего. Мы без споров решаем: помиловать. Мы ведь хорошо знаем, что это бытовое явление, что злого умысла здесь не было. И дело отнюдь не в нашей слабохарактерности. Филоненко [75] , один из инициаторов введения смертной казни, сам не утвердил единственного приговора, который дошел до него. Ходоров [76] был сторонником введения смертной казни сразу после наступления 10 июля – но я не уверен, было ли им использовано право предания военно-революционным судом, несмотря на то, что, несомненно, было желание сделать это. Ходили какие-то темные слухи, что несколько человек в 5-й армии было расстреляно. Но эти слухи были окружены легендами о том, что трупы были вырыты солдатами и пр. Поэтому все старались замять, замолчать дело. И я не знаю ни одного случая применения военно-революционных судов, который бы окончился применением смертной казни. Как трудно было выбрать кого-либо из перешедших черту, так трудно было найти лиц, готовых при этих условиях принять на себя санкцию смерти реального человека. И было большим вопросом, легко ли было найти исполнителей.