Франк Коллар - История отравлений

В июле 1415 г. такая этическая аргументация была освящена Пятнадцатой сессией Констанцского собора. Она тем не менее не производила никакого впечатления на Макиавелли. Описывая функционирование политических механизмов в Италии, флорентийский мыслитель не придавал большого значения яду. В «Рассуждении на первую декаду Тита Ливия» он, не имея в виду отравление тираноубийственное, объявлял яд непрактичным средством. Во-первых, его использование не всегда приводит к ожидаемому результату, а во-вторых, он требует привлечения сообщников, которых легко раскрыть. «Технический» критерий отодвигал все остальные на второй план.

Серьезные споры начала XV в. вновь обрели актуальность во второй половине века следующего. С особой остротой они развернулись в католическом лагере, где вставал вопрос устранения монарха-еретика ради спасения, поскольку он стал абсолютно неприемлем из-за своего религиозного выбора. Одновременно решался и дополнительный вопрос о том, какие средства в этом случае можно использовать. Иезуит кардинал Толе в 1601 г. писал в «Инструкции священникам», что если убийство тирана-узурпатора законно, то ради его совершения нельзя призывать на помощь и подкупать дворцового врача или повара. Другой иезуит Мариана в главе VII первой книги сочинения De Rege et regis Institutionen написанного в 1598 г. для нового короля Испании Филиппа III, задавался вопросом, позволительно ли убивать тиранов ядом. При определенных условиях он это допускал, одобряя тираноубийство в принципе. Мариана отдавал предпочтение хитрости перед открытым насилием и призывал как можно меньше проливать кровь. Иезуит признавал, что следует пользоваться случаем устранить тирана с помощью яда, и все же считал холодное оружие более достойным славы, а применение яда оценивал как противное естественному и христианскому закону. Мариана утверждал, что смерть от яда отвратительна и люди с полным правом порицают отравителей. Далее он тем не менее пускался в тонкую казуистику и разрешал отравление через одежду или отравленное сиденье, не предполагающее участия самой жертвы, в отличие от введения токсических веществ в пищу. В 1610 г. Парижский парламент вынес приговор данному сочинению, и вскоре после убийства Генриха IV его торжественно сожгли. Верная духу Констанцского собора, Сорбонна осудила следующее положение: «Всякий тиран может и должен быть убит своим вассалом или подданным любым способом, с помощью ловушки, лжи и лести».

Тираноборческие отравления случались нечасто, однако сомнительно объяснять этот факт без конца повторявшимися осуждениями. К отравлению относились очень плохо. Представить себе человека, который хвастался бы подобным убийством, довольно трудно. Пусть даже он действовал из наилучших побуждений и совершал освободительный акт. Вероятно, редкость отравлений тиранов обусловливалась тем, что тайное оружие не соответствовало важному в данном случае критерию показательности, демонстративности. Брут действовал кинжалом, и он хотел, чтобы все видели его оружие. Тайное убийство Генриха IV не означало бы триумфа его католических противников. Вот почему, хотя этого монарха много раз пытались убить, почти не совершалось попыток его отравления. Выше, впрочем, говорилось о заговоре Николь Миньон, но в выборе modus operandi сыграл роль тот факт, что она была женщиной. При этом мы не знаем, руководствовалась ли она какими-нибудь идеями и какими именно. «Говорят, что она ведьма, и есть подозрения, что она искала случая отравить короля», – указывал Пьер де л'Этуаль. Николь Миньон неосторожно раскрыла свой план графу Суассонскому, в тот момент являвшемуся официальным наследником. Она поманила принца тем, что убийство принесет ему корону. Очевидно, что дворцовая интрига в данном случае превалировала над политическим смыслом. Преступное отравление действительно плохо вписывалось в особую философию тираноубийства.

В период, о котором мы ведем речь, фигура тирана-отравителя оставалась привычной. Употребление яда не без полемического преувеличения приписывалось правителям, которые не желали знать никаких ограничений и истребляли своих приближенных. Их вдохновляло стремление властвовать безраздельно или страх перед потерей власти. Таким образом, отравление становилось свидетельством многостороннего разлада в функционировании высшей власти.

Сознание людей Средневековья связывало тиранию с отравлением задолго до эпохи Возрождения и нового открытия античной культуры. Ее иллюстрировала, например, знаменитая фреска Амброджо Лоренцетти конца 1330-х гг. во Дворце общественных учреждений в Сиене, в которой частично отражена политическая философия того времени. В изображенной на одной из стен Аллегории дурного правления тиран представлен в образе дьявола, держащего кубок с ядом. Аристотель называл физическое устранение своих врагов в числе прочих злодеяний тирана, хотя и не придавал значения тому, как это устранение осуществлялось. Эгидий Римский в трактате «О правлении государей», предназначенном для Филиппа Красивого, со своей стороны, писал, что тираны «уничтожают и отравляют своих собственных братьев и тех, кто близок к ним по роду, для того, чтобы забрать себе их собственность и стать их наследниками». В знаменитом пассаже из трактата Жана Жерсона Vivat Rex, написанного в 1405 г., для обозначения тирании снова воспроизводилась метафора яда. В нем говорилось, что она разрушает тело королевства, которое буквально лишается своей сущности, поскольку тирания «перетягивает» все к себе (образ основывался на игре слов: tyran – тиран, tirer – тянуть). Итальянский автор эпохи Возрождения Поджо Браччолини оценивал toxicatio как порок, органически связанный с чрезмерной и злоупотребляющей властью тиранов. В сознании противников абсолютной монархии и сторонников традиционных «свобод» эта связь прочно держалась и в XVI в. В 1575 г. появилась книжка с показательным названием «Антияд». Она отвечала на абсолютистские теории сьера Понсе, согласно которым в королевство следовало бы импортировать турецкую систему власти. Еще одно сочинение, призванное «служить противоядием» сочинению Понсе, вышло в 1576 г. В нем автора упрекали в отравлении (empoisonnement) идеями пятнадцати или шестнадцати французских вельмож, которые, как считалось, поддерживали политику Генриха III. Ничего удивительного, что там же этому королю приписывалось множество убийств. Одни преступления он совершал открыто, ради демонстрации своего могущества, при том что его власть оспаривалась (таким было убийство герцога Гиза). Другие, призванные открыть Генриху дорогу к трону, а затем устранить все угрозы его единовластию, – осуществлялись тайно, с помощью яда (так были убиты его последний брат и его мать).