Михаил Терентьев - Хивинские походы русской армии

Громкие приветствия народа, благополучно отделавшегося от опасностей войны и радостные крики рабов-персиян, продиравшихся вперед и показывавших потертые кандалами руки и ноги, сливались с музыкой марша. Войдя в цитадель, войска остановились перед ханским дворцом. Кауфман объехал войска, поздравил их с победою и славным походом, увенчавшимся достижением цели, благодарил их именем государя за службу, труды и подвиги.

Затем одна рота послана во дворец для занятия караула, а следом за нею въехал в ворота и Кауфман со свитою. Остановившись перед узкою и низкою дверью, в которую уже нельзя было въехать, Кауфман слез с коня и вошел во внутренний дворик, устланный коврами, где в открытой галерее стоял трон хана и где обыкновенно происходили официальные приемы. Трон этот теперь хранится в Московской оружейной палате.

На террасе, в галерее, Кауфман принял депутатов от города и его окрестностей, сказал им, чтобы они ничего не боялись и передали это народу: русские и сами их не тронут, да и другим не дадут их в обиду.

Так как сам Веревкин на соединение с Кауфманом не шел, то по правилу, завещанному еще Мухаммедом (если гора к тебе не идет, то сам ты иди к ней), Кауфман отправился с конвоем из одной сотни, через Шах-аббатские ворота, в лагерь Веревкина… Здесь он также объехал войска, поздравил их с победою и благодарил за службу.

Веревкин, вероятно, чувствовал себя не совсем ловко. Кауфман был сильно недоволен последними его действиями и назначил расследование. Допрошен был и диван-беги Мат-Нияз, видевший оперетку. Говорили, что идея последнего, вроде как бы боевого, занятия Хивы, принадлежала Скобелеву… Это на него похоже…

Вследствие отзыва начальника главного штаба было запрещено представлять к ордену Св. Георгия позже двухнедельного срока после оказанного отличия; поэтому многие из считавших себя достойными награды подали рапорты с описанием своих подвигов…

В деле № 128 полевого штаба на л. 56–57 имеется наградной лист Скобелева, с ходатайствами Ломакина и Веревкина следующего содержания: «В деле под стенами Хивы 29 мая, устроив в 200 шагах от оных брешь-батарею, пробил в стенах брешь, первым ворвался в город, занял и отворил городские ворота и удерживал их все время до прихода главного отряда, за что полагаю наградить орденом Св. Георгия 4 ст.».

Сбоку рукою Кауфмана надписано: «Эту штуку он сделал не один, а вместе с графом Шуваловым, вдвоем они штурмовали и заняли город». Вместо Георгия Кауфман назначил Станислава 2-й степени…

30 мая, в годовщину рождения Петра Великого, в войсках отслужено благодарственное молебствие и панихида за Петра I и за всех убиенных в войнах с Хивою. В этот же день в Ташкент отправлен, через Бухару, джигит с бумагами и телеграммой для отправки в Петербург на имя государя. В ней сообщалось следующее: «Войска оренбургского, кавказского и туркестанского отрядов, мужественно и честно одолев неимоверные трудности, поставляемые природою на тысячеверстных пространствах, которые каждому из них пришлось совершить (?), храбро и молодецки отразили все попытки неприятеля заградить им путь к цели движения, к гор. Хиве, и разбив на всех пунктах туркменские и хивинские скопища, торжественно вошли и заняли, 29 сего мая, павшую пред ними столицу ханства. 30 мая, в годовщину рождения императора Петра I, в войсках отслужено молебствие за здравие вашего императорского величества и панихида за упокой Петра I и подвижников, убиенных в войне с Хивою. Хан хивинский, не выждав ответа от меня на предложение его полной покорности и сдачи себя и ханства, увлеченный воинственною партией, бежал из города и скрылся ныне в среде иомудов, неизвестно, в какой именно местности. Войска вашего императорского величества бодры, веселы и здоровы». Замечательно, что к прибытию джигита с этой телеграммой в Ташкент только что дотянули телеграф от Верного до Ташкента, и первою пошла за № 1 именно телеграмма о взятии Хивы! На молебствии, при возглашении многолетия государю императору и всему царствующему дому, салют производили хивинские пушки, хивинским же порохом.

На другой же день по занятии Хивы туркестанский отряд отошел на 1 1/ 2верст назад по хазараспской дороге и стал лагерем вокруг сада Гендримьян. Оренбургский оставлен на прежней стоянке по хазаватской дороге, а кавказский, отделенный от Веревкина, поставлен в промежутке между этими отрядами в огромном саду, на ургенчской дороге. Главные пути к Хиве были, таким образом, перерезаны.

В день занятия Хивы у нас здесь было: 291 офицер и 6674 нижних чина при 26 орудиях и 11 ракетных станках.

4 июня пришла сюда колонна полк. Новомлинского в 458 чел. при 4 орудиях; 19-го числа подошла кавалерия, в 602 чел. при 4 ракетных станках, а 26 июня — и колонна Дрешерна (в том числе последняя пришедшая с Сыр-Дарьи сотня подполк. Есипова) в 792 чел., при 4 орудиях. Если прибавить к этому гарнизоны в Кунграде в 424 чел. при 2-х орудиях и в Джан-Кала в 281 чел. при 2-х ракетных станках, да флотилию в 257 чел. и 12 орудий, то всего на все, к концу июня в ханстве стояло русских войск 9778 чел. при 48 орудиях и 17 ракетных станках. В тыльных укреплениях оставлено было 2470 человек при 8 орудиях. Значит, мобилизованы были 12 248 чел., 56 орудий и 17 ракетных станков.

Хотя войска сами и не грабили жителей, но лаучи и джигиты, считая себя как бы союзниками нашими, имеющими право на свою долю добычи, отказываться от нее не желали… Освобожденные рабы персияне стали расправляться со своими бывшими хозяевами… Чтобы прекратить убийства и грабежи, первые же двое пойманных персиян были, по приговору полевого суда, повешены 31 мая на площади.

Как всегда, к победителю стали являться разные депутации, больше, конечно, из любопытства; между прочим и от туркмен иомудов, но о хане, который среди них скрывался, они отзывались незнанием.

Чем, собственно, не понравился Кауфману Атаджан-Тюря? Тем ли, что не выступил в главной роли при переговорах о сдаче Хивы, как бы доказав этим недостаток инициативы, или тем, что держался чересчур скромно, как бы в роли «хана поневоле», готового немедленно уступить место старшему брату, или тем, что был высок, худ и некрасив, — но только Кауфман не хотел иметь с ним дела и требовал непременно явки с повинной бежавшего хана. Весьма возможно, что без этой явки и унижения в глазах народа законного властителя его Кауфман считал победу неполною, так как в своих прокламациях к хивинцам он неоднократно заявлял, что ведет войну с одним ханом, а не с народом. В таком случае, пока сам хан не явился и не признал себя побежденным, война как будто и не кончена.

Весьма возможно также, что Кауфман сомневался в бесповоротности отрешения Сеид-Мухамед-Рахим-Хана от престола и в прочности избрания его брата Атаджана, а в таком случае мирный договор, заключенный с последним, был бы необязателен для первого, когда он снова сядет на ханство. В Средней Азии такая политика практикуется сплошь и рядом.