Михаил Терентьев - Хивинские походы русской армии

Чтобы дать понятие об испытаниях, перенесенных отрядом, приведем еще следующую выдержку: «Нужно представить себе, что вода, имевшаяся в ничтожном количестве, была солона и, вследствие продолжительной перевозки, вонюча (вспомним бурдюки из сырых козьих шкур), мутна, нередко черна и нагрета почти до степени кипения; нужно принять в соображение, что даже и такой воды было немного, при той невообразимо изнуряющей жаре, от которой изнемогали люди, шедшие под ружьем и в амуниции; надо еще прибавить к этому совершенное затишье в воздухе и 38, а не то и 40° градусов, жару. Ввиду всего этого всякий принял бы за сказку или вымысел тот факт, что при подобных условиях пехота на второй день перехода еще поделилась своим запасом воды с изнемогавшею от жажды артиллерией! А между тем — это истина!»

Конечно, приведенные строки делают честь беспристрастию иностранного офицера, но для нас самих тут нет ничего нового, ничего удивительного.

Это совершенно обыденный случай в жизни русского солдата, который и всегда поступает одинаково в подобных обстоятельствах. Можно было бы привести тысячи примеров тому, как солдат этот делился последней крошкой хлеба, последним сухарем, последним глотком воды из своей немудреной манерки, и делился не только с товарищем, но и с пленным врагом!

Залишние сапоги еще чаще переходили к какому-нибудь «босоногому супостату»; старый мундир, шинель, шапка быстро пополняют наряд какого-нибудь отрепанца. «На, брат, таскай на здоровье», — кинет мимоходом солдатик и затеряется в толпе.

Никто у нас об этом не кричит, никто не славословит — все считают, что так тому и быть следует!

Если немецкий человек боится, чтобы немцы не приняли его рассказы за арабскую сказку, если дележ воды при обстоятельствах, исключающих в немце мысль о великодушии, произвел на него такое впечатление, то, конечно, потому только, что ему в первый раз пришлось познакомиться с русскими, в первый раз пришлось идти по степи, о которой ему не могли дать никакого понятия «военные прогулки» по железным дорогам Европы!

Мы не сомневаемся, что и немецкий солдат, поставленный в подобные же условия, поступит точно так же. Общечеловеческая доблесть у всех народов проявляется одинаковым образом, а военные люди, под давлением тяжких испытаний, проникаются обыкновенно таким самоотвержением, таким самоотречением, которые граничат зачастую с самопожертвованием. А тогда никто из них не придает никакой цены поступку, кажущемуся со стороны необыкновенным подвигом!

Поручик 8-го гусарского Вестфальского полка Штумм с вестовым своим, ефрейтором того же полка Тебилем, вели себя и в походе, и в стычках примерным образом. Поручик награжден орденами Св. Анны 3-й ст. и Св. Владимира 4-й ст., а ефрейтор — знаком отличия военного ордена.

Штумм не считался корреспондентом, поэтому его переписка не подверглась контролю.

Не все чапары, однако, достигали до тыльных укреплений с почтою: случалось, что их убивали туркмены.

23 июля, когда уже Штумм уехал из отряда, месяц назад, получено было предписание военного министра от 2 июня такого содержания: «Прусской службы капитан Штумм, находящийся с нашими войсками в экспедиции против Хивы, послал германскому канцлеру князю Бисмарку три письма, из коих только одно дошло по назначению.

Кн. Бисмарк, припоминая, что донесения прусского офицера во время Крымской войны давали повод к распространению различных ложных слухов, и желая избежать этого в настоящем случае, просит сделать распоряжение, дабы все донесения вышеназванного кап. Штумма, как передаваемые им самим в штаб местных войск, для отправления по принадлежности, так равно и те, которые каким-либо другим путем могли бы попасть в наши руки, вскрывать и задерживать до конца кампании, если это признано будет нужным. Государь император, по всеподданнейшему о сем докладу, высочайше повелеть соизволил сделать зависящее распоряжение к исполнению вышеизложенного».

На дне Айбугира провиант уже был на исходе… Осталось еще малость джугары, отбитой под Итебаем; ее толкли на камнях и пекли лепешки в ладонь, а толщиною в палец. За такую лепешку офицеры платили по 1 рублю. На ночь подошли к кол. Бураган, где застали киргизское кочевье; поели по-человечески, подкормили лошадей, заплатили баснословные цены и, наконец, 12-го числа, после целого месяца похода, кавказцы увидели текучую воду, обработанные поля и оседлые жилища. Высокая степень развития, на какой стоит здесь земледелие, делала еще более резким переход от мертвенной степи к живой, изобильной долине Аму-Дарьи. Тут начались и резкие переходы от дневной жары к ночному холоду. В первый раз взялись за шинели. Первый эшелон кавказцев вступил в Кунград в тот день, когда оренбургский отряд выступил из этого города по дороге в Ходжейли, т. е. 12-го числа, таким образом, кавказцы осуждены идти позади оренбуржцев в 25 верстах. В тот же день Ломакин, по вызову Веревкина, с конвоем из казаков догнал его в Огузе. Половина задачи была выполнена — отряды вошли в связь.

Поздно ночью 14 мая, сделав усиленный переход в 50 верст, чтобы догнать Веревкина, кавказцы подошли с музыкой и песнями. У оренбуржцев поднялась тревога и началась пальба. Кто говорил, будто они приняли бой турецкого барабана за выстрелы, кто уверял, что несколько офицеров прорвались сквозь оренбургскую цепь к маркитантам на чай… Войска чуть не подрались…

В Кунграде мангышлакский отряд оставил, по распоряжению Веревкина, сборную сотню из худоконных Дагестанского конно-иррегулярного полка и 2 горных орудий, в подкрепление гарнизона из одной роты и одной сотни, выделенных из оренбургского отряда. Дагестанцы должны были купить себе тут лошадей.

Со дня выступления в поход из Киндерли, т. е. с 14 апреля, и по день прибытия в Кунград, т. е. по 12 мая, кавказцы прошли около 615 верст, [61] Некоторым частям пришлось еще сделать до 500 верст зимой для добывания верблюдов, другим еще от форта до Киндерли и Карабугаза 1040 верст. в том числе до 160 верст безводной пустыней (от озера Каунды до колодца Сенек — 180 верст и через Айбугир 75 верст), и несмотря на необычайную жару, усиленные переходы, недостаточный отдых, люди вынесли поход молодцами.

Сами кавказцы, однако же, с завистью смотрели на сытых, хорошо и чисто одетых оренбуржцев: у них и палатки, и кровати, и походная мебель, и сытые кони, и даже экипажи… Кавказский же лагерь представлял собой спартанский табор: палатки ни одной, даже у Ломакина; кроватей ни одной ни у кого — сам Ломакин спал прямо на земле, подостлав кошомку; не только столов или стульев, но и вьюков не видать… Арб было только две: у Тер-Асатурова, да под денежным ящиком. Из Киндерли взяли по 2 рубахи — теперь они держатся только на швах, а в остальном сквозит тело… Немало офицеров щеголяют в поршнях, как и солдаты… У кителей вместо пол болтаются оборванные фестоны… На ушах, носах и скулах — пузыри, нажженные солнцем. Цвет кожи на лице и руках мало чем уступает сапогу… Но за весь поход умерло только 3 человека. В Кунградском лазарете оставлено 46 чел. больных, в том числе 6 внутренними болезнями и около 20 чел. с потертыми ногами. За весь поход до Кунграда отряд потерял до 400 верблюдов; пало лошадей 41.